Декабристы

В одном из собраний, еще при жизни императора Александра Павловича, Якубович высказал решительно и возбужденно свое намерение убить императора Александра. «Тогда пользуйтесь случаем, – сказал он товарищам, – делайте, что хотите; созывайте ваш великий собор и дурачьтесь досыта». «Слова его, голос, движенья, – говорит Рылеев, – произвели сильное на меня впечатление, которое я, однако ж, старался сокрыть от него и представлял ему, что подобный поступок может его обесславить, что с его дарованиями и сделав себе имя в армии, он может для отечества своего быть полезнее и удовлетворить другие страсти свои. На это Якубович отвечал мне, что он знает только две страсти, которые движут мир: это – благодарность и мщение; что все другие не страсти, а страстишки, что он слов на ветер не пускает, что он дело свое совершит непременно и что у него для сего назначено два срока: маневры или праздник петергофский. В это время кто-то вошел и прервал разговор наш. Я ушел с А. Бестужевым и на дороге говорил ему, что надо будет стараться всячески остановить Якубовича. Бестужев был согласен, и мы уговорились на другой же день увидеться с ним опять. В тот же день я уведомил о намерении Якубовича Оболенского, Н. Муравьева и Бригена. Все были того мнения, что надо всячески стараться отклонить Якубовича от его намерения, что и возложено было на меня. Увидевшись с Якубовичем, я опять представлял ему, сколь обесславит его цареубийство, но он повторял всегда одно и то же, что он решился на это и что никто и ничто не отклонит его от сего намерения, что он восемь лет носит и лелеет оное в своей груди. Пробившись с ним около двух часов, я вышел в чрезвычайном волнении и негодовании. При этом были: А. Бестужев и Одоевский; сей последний почел Якубовича сумасшедшим и пустым говоруном. Я утверждал противное и почитал Якубовича самым опасным человеком и для общества нашего, и для видов оного. Мы долго об этом говорили и рассуждали, какие бы взять меры, дабы не допустить Якубовича к совершению своего намерения, и помню, что я сказал, прощаясь с Одоевским и Бестужевым: «Я решился на все: его (т. е. Якубовича) завтра же вышлют. Прощайте, господа!» На другой день рано и Бестужев и Одоевский приходят ко мне и первый говорит: «Рылеев, на что ты решаешься? Подумай, любезный, ты обесславишь себя. Чем доносить, не лучше ли взять какие-нибудь другие меры? Лучше драться с Якубовичем». Я отвечал, что Якубовича я избить не хочу, что я еще испытаю средство остановить его, но в случае неудачи, – прибавил я, – повторяю – я готов на все. Потом предложил я стараться, по крайней мере, уговорить Якубовича отложить свое намерение на некоторое время, поставив ему причиной, будто общество решилось воспользоваться убийством государя, но что оно еще теперь не готово. Все согласились на это и в то же время отправились к Якубовичу, и после продолжительных убеждений, наконец, склонили его отложить свое намерение на год, а впоследствии я успел его уговорить отложить оное на неопределенное время».