Дела давно минувших дней... Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII—XIX веков

Владикавказ, по словам ссыльного декабриста А. Беляева, «составляет ключ к горному проходу в Грузию и за Кавказ. Он имеет обширный форштадт [33] с несколькими правильными и широкими улицами, красивыми домами и садами почти при каждом доме, большую площадь с собором посредине, общественный сад и бульвар по берегу шумного Терека… Тут была прекрасная каменная гостиница… Площадь обстроена большими домами красивой архитектуры с большими окнами и балконами, откуда открывались во все стороны самые прелестные виды… К югу возвышается снеговой хребет, увенчанный… Казбеком». Город возник на месте русской крепости, построенной в 1784 году, и имел вполне европейское обличье. Свое наименование город получил по праву: кто владел городом, тот и контролировал Военно-Грузинскую дорогу, важнейшую коммуникацию в этих труднопроходимых краях.

Такую же роль пропускного пункта, позволяющего держать в руках важнейший узел дорог и паромную переправу (город стоял при впадении реки Малки в Терек), играл и Екатериноград. Он возник на месте небольшой крепости, которая в XVIII веке считалась столицей Кавказской губернии. Ко времени описываемых Лермонтовым событий Екатериноград уже перешел на положение второразрядной почтовой станции.

В последней четверти XVIII столетия возник и Ставрополь, учрежденный с целью охраны южных границ России от набегов немирных горцев. При преобразовании Кавказской губернии в область (1822) Ставрополь стал ее центром. Отсюда шел почтовый тракт на Москву и Петербург, здесь находился и штаб Кавказской армии. В Ставрополе преобладало русское население, а в целом в нем в первой половине XIX века сосредоточивалось около 5 тысяч жителей.

Менее всего южный колорит сказывался в Пятигорске и Кисловодске, поскольку в летний сезон там преобладала приезжая публика. Пятигорск был основан в 1770 году как военное поселение. Затем на этом месте, благодаря целительной силе серных источников, привлекавших больных, постепенно вырос небольшой цивилизованный на европейский лад город. В известных нам «Записках декабриста» о Пятигорске сказано: «Город построен на левом берегу Подкумка на покатости Машука, имеет одну главную улицу с бульваром, который ведет в гору, на коей рассажена виноградная аллея близ Елизаветинского источника, где устроена крытая галерея». Именно здесь и встречает Печорин Грушницкого.

Располагаем мы и описанием пятигорского бульвара, сделанным в 1839 году: «Здесь не найдете вы ни фонтанов, ни статуй; это просто аллея стриженых липок, перерезывающая город во всю длину до самых источников минеральных вод. Зато с одной стороны вместо штукатуренных стен вы увидите дикие утесы с высеченными ступенями, ведущими к выстроенным на высоте ваннам, с другой – над городом, фантастическую громаду скал, разбросанных в самом живописном беспорядке…»

Печорин, «поднимаясь по узкой тропинке к Елизаветинскому источнику… обогнал толпу мужчин, штатских и военных, которые… составляют особенный класс людей между чающими движения воды. [34] Они пьют – однако не воду, гуляют мало, волочатся [35] только мимоходом; они играют и жалуются на скуку. Они франты… Они исповедывают глубокое презрение к провинциальным домам и вздыхают о столичных аристократических гостиных, куда их не пускают…».

Один из корреспондентов журнала «Московский телеграф» в 1830 году придерживался более нейтрального тона: «Люди, которые сходятся к кислосерному колодцу, составляют картину пеструю, живую, разнообразную. Там вы увидите и франта, одетого по последней моде, и красавицу в щегольском наряде, и черкеса в лохматой шапке, и казака, и грузинку, и грека, и армянина, и калмыка, с косою и огромным блюдом на голове…»

Особо следует остановиться на Тамани. Это, по мнению Печорина, – «самый скверный городишко из всех приморских городов России».

Такое впечатление объясняется несколькими причинами. Прежде всего тем, что Печорин в Тамани «чуть-чуть не умер с голода» и к тому же там его хотели утопить. Да и объективно Тамань ко времени визита в нее Печорина выглядела не лучшим образом. Некогда процветавшая древнегреческая колония Фанагория, а в X–XI веках столица русского княжества Тмутаракань, в конце XVIII столетия огражденная от натиска турок крепостными стенами, Тамань постепенно превратилась в заштатный город и мало-помалу хирела. Жителей в Тамани было не более тысячи, и те перебивались кто чем мог, в основном мелочной торговлей и контрабандой.

Сам Лермонтов побывал в Тамани в 1837 году, спустя три года после чудовищного вихря, чуть не сровнявшего жалкие таманские домишки с землей и засыпавшего зеленую долину, в которой располагался город, толстым слоем песка. Так что, возможно, на печоринское восприятие наложились и впечатления автора романа.