Делай то, за чем пришел

Внешность у директора была довольно внушительная: крупный мужчина с твердым, даже суровым лицом, на котором залегли глубокие морщины. Однако впечатление, что перед вами человек-кремень, несколько нарушалось, когда директор начинал говорить и двигаться. Неожиданно тихий, даже вкрадчивый голос, мягкие, какие-то кошачьи движения и жесты...

В техникуме о директоре говорили разное: душа-человек, толковый, пробивной, себе на уме, политик. Но чаще других определений Глеб слышал — «дипломат».

— ...Там у вас есть Евстигнеев... — тихо, даже несколько печально продолжал директор. — Вы, конечно же, знаете, что у Виноградова он получил две двойки... А по положению, студент, получивший две двойки на экзаменах, подлежит исключению... Так что формально мы Евстигнеева можем исключить хоть сегодня, хоть завтра. Но исключить, Глеб Устинович, это ведь проще простого. Взял подписал приказ, и дело с концом. Однако мы с вами должны бороться с отсевом, бороться за каждого студента, за каждую душу. Вот, если хотите, государственный подход к делу. Отчисленный студент — это минус нашей с вами работе. Но, с другой стороны, как оставить Евстигнеева в стенах техникума? Вдруг нагрянет комиссия с проверкой... Как так, студент с двумя двойками и до сих пор не отчислен?.. Поэтому, Глеб Устинович, дорогой, проведите у себя в группе собрание... Пусть ребята, ну, покритикуют Евстигнеева, что ли, повоспитывают его, однако в итоге как бы возьмут его на поруки. Он, разумеется, пусть даст группе обещание, что числа до двадцать пятого сдаст задолженности. А мы, если нагрянет комиссия, покажем ей протокол вашего собрания, мол, глядите, сами ребята просят! Ребята взяли Евстигнеева на поруки, не могли же мы, администрация, не пойти навстречу коллективу!..

«Вот уж действительно дипломат!..» — ошарашенно думал Глеб. Его одновременно и восхищал и возмущал этот ход директора.

— Я вас понимаю, — как бы догадываясь о душевном состоянии Глеба, говорил директор. — Вас смущает то, что, оставив Евстигнеева в техникуме, мы нарушаем положение... Но, Глеб Устинович, дорогой, не будем уж такими формалистами, давайте к этому вопросу по-человечески подойдем...

— Меня как раз не это смущает, меня смущает собрание...

— Ну, это-то вы сделаете! — заверил директор. — Голова у вас на плечах есть... Поговорите сначала с треугольником группы, мол, надо, ребята, как-то по-человечески... Потом соберите актив группы, с ним потолкуйте. Ну а затем и общее собрание. Оно пойдет за вами, в группе вас любят, я слышал...

Глеб чувствовал, как его засасывает какая-то липкая, одновременно ласковая и властная трясина...

— Любят, любят!.. — директор вышел из-за стола, дотронулся до Глебова плеча и все говорил приятные слова, смотрел ласково, даже заискивающе. — Желаю удачи, дорогой, только удачи. Жду положительного результата. Уверен, у вас все получится как надо.

И Глеб, ужасаясь себе («Что я делаю?»), пожал плечами, что означало, мол, куда денешься, придется попробовать...

Поддерживая его под руку и ступая неслышными шагами, директор проводил Глеба до двери и чрезвычайно вежливо попрощался.

Словом, вышел Глеб из директорского кабинета с улыбкой на лице, а на душе-то было муторно...

Целую неделю Глеб пребывал в дурном расположения духа, сама мысль о предстоящем собрании была ему противна. Он уже тысячу раз обругал себя за мягкотелость, за то, что дал уговорить себя, оплести себя, не заявил, что категорически отказывается проводить такое целенаправленное собрание. Снова и снова мысленно возвращался к разговору с директором, спорил, возражал, даже разоблачал и стыдил... Но что толку махать кулаками после драки!.. Крути не крути, а собрание проводить придется, иного выхода нет.

Но, прежде чем приниматься за подготовку собрания, следовало поговорить с Виноградовым: двойки-то Евстигнееву поставил он.

Виноградова Глеб нашел в кабинете допусков и технических измерений. Насвистывая арию тореадора, Виноградов сидел за столиком и настраивал горизонтальный оптиметр.

В кабинете у него был образцовый порядок: приборы, калибры, измерительные инструменты стояли и лежали на чистых, без единой пылинки, полочках и матово поблескивали отполированными, зеркальными поверхностями. Они, казалось, преисполнены сознанием важности своей миссии — контролировать точность, чистоту и пригодность всего того, что создается человеком.

— Я вас слушаю, — тиснув протянутую руку и указав на свободный стул, сказал Виноградов.

Глеб стал излагать суть дела, а Виноградов пристально и бесцеремонно разглядывал его; Глеб внутренне даже как бы поеживался под взглядом голубых виноградовских глаз.

— Ясно, — сказал наконец Виноградов. — Только у меня сейчас занятия. Поговорим после. Хорошо?.. А впрочем, — вдруг спохватился он, — если желаете и если есть свободное время, милости прошу со мной на урок. — Он улыбнулся одними уголками рта.