Делай то, за чем пришел

Чего-чего, но такого Глеб не ожидал. Внимательно посмотрел на Вербина — да нет, от души старик радуется. И уж готов был умилиться и собою, и Вербиным, и таким удачным завершением конфликта, как вдруг заметил несоответствие... Да, да, ему не показалось... Внешне Вербин был доволен, улыбался, отечески одобрял. Но его глаза при этом, его глаза... В них была не то горечь, не то боль, словом, далеко не веселые были глаза. И Глеб опомнился. Ему стало жаль Вербина, настолько жаль, что он готов был пойти на попятную.

— Вы вот что, Алексей Иванович... Вы не сердитесь, не обижайтесь...

— А за что обижаться? И на кого сердиться? — теперь уже явно горьковато улыбнулся Вербин. — Так стариков и надо! Пусть не путаются под ногами...

— Ну, Алексей Иванович...

— Оброс, оброс! — решительно перебил Вербин. И с каким-то ожесточением стал выкрикивать: — Заплесневел!.. Пылью покрылся!..

А потом опять долго молчал, так долго, что Глеб не знал уж, что и делать.

— Вот что... — заговорил наконец Вербин. — Пойдем-ка мы с тобой выпьем... а?

— Ну... хорошо, — облегченно вздохнув, согласился Глеб. — А куда?..

— Да хотя бы в кабачок…

И они молча отправились в кабачок. Так в Небратске называли ресторан возле колхозного рынка.

Беспощадный Виноградов

«Виноградов снижает успеваемость в техникуме!»

«Чересчур принципиальный товарищ...»

«Перегибает...»

«Моя перед экзаменами не могла уснуть. Говорит: мама, я только начну засыпать — вижу, как Виноградов мне двойку ставит...»

«Подумаешь... герой!»

«А самомнение какое!»

«Высокомерен...»

Подобные суждения не раз приходилось слышать Глебу в преподавательской.

Виноградов был среднего роста, коренастый, крепкий; красивая седая голова, строгое лицо, голубые глаза. Одевался обычно в добротный темно-синий костюм, носил красный клетчатый галстук и безукоризненно белую рубашку. В движениях был энергичен, однако словоохотливостью не отличался, разговоры в преподавательской поддерживал редко, а если и говорил с кем, то частенько с иронической интонацией. За это тоже, как понял Глеб, Виноградова недолюбливали, искали в каждом его слове намек, подковырку, насмешку...

Конечно, не со всеми был Виноградов таким «колючим». Например, с молоденькой преподавательницей английского языка Викторией Робертовной он был совершенно другим. Тут он как бы смягчался, становился добрее, тише. Они уединялись обычно где-нибудь в уголке преподавательской и негромко разговаривали. И вид у англичанки был такой, что вот-вот она расплачется; а Виноградов успокаивал ее, смотрел сочувственно и грустно.

О чем они говорили, никто не знал, однако весе хорошо знали, что у Виктории муж пьяница и что она, имея на руках двух малышей, мучится с этим мужем. А потому нетрудно было догадаться, что она рассказывает Виноградову о своем житье-бытье, облегчает душу.

Однако и те преподаватели, которые недолюбливали Виноградова, и те, что любили его, когда разговор заходил о его прошлом, были едины во мнении: да, его прошлое заслуживает всяческого уважения. Виноградов, как узнал Глеб, прошел всю войну, был дважды тяжело ранен, а под Житомиром у него погибли во время бомбежки жена и дочь. А он так их любил, говорили, что после войны не захотел жениться ни на ком; так и живет с тех пор один.

На педсоветах Виноградов выступал редко, а если и выступал, то, как правило, с критикой.

— Из стипендии сделали пугало, — сердито сказал он однажды. — Снятием со стипендии угрожают, Студент плохо учится — снимем со стипендии, нарушает дисциплину — снимем со стипендии, убегает с собраний — снимем со стипендии, не ходит на репетиции хора — снимем. Как же, спрашивается, дошли мы до жизни такой?..

— Что поделаешь... — вздохнув, проговорил завуч.

— Что поделаешь? — подхватил Виноградов. — А вот думать надо, что делать. А то получается очковтирательство. Ставим галочки: хор есть, лекцию провели, диспут провели, присутствовали поголовно все. Это же легче всего — пригрозили снятием со стипендии и живем не тужим. Гораздо труднее разъяснить, убедить, заинтересовать лекцией, диспутом так, чтобы отбою не было. Позор нам, коль мы то и дело прибегаем к финансовой дубинке!..

Ох, как не понравились слова Виноградова директору и завучу!.. Выражение на лице у директора было такое, будто он только что выпил настойку полыни...

Что же касается Глеба, то насчет «финансовой дубинки» он был с Виноградовым полностью согласен.

А вскоре произошел случай, который свел Глеба, директора и Виноградова, что называется, накоротке...

Началось все с того, что директор вызвал однажды Глеба к себе в кабинет для конфиденциального, как он выразился, разговора.

— Вы ведь классный руководитель в триста двенадцатой, если я не ошибаюсь? — спросил директор, жестом пригласив Глеба садиться в кресло поближе к столу.