«Дело шумно росло, — пишет Горький, — смотрело на хозяина сотнями глаз, требовало постоянного напряженного внимания». Этот метафорический образ на дальнейших страницах романа дополняется другими образами. Вот уже для Петра дело выступает в образе медведя, вот он чувствует себя запряженным в каменные оглобли дела. Вместе с тем, он видит, как рабочие на его фабрике «ткали бесконечную ткань дела».
Почти параллельно слову «дело» в романе идет фраза «потеряла кибитка колесо». Она попала на страницы романа позже, чем слово дело, но имеет немаловажное композиционное и идейное звучание. Эту фразу из песни городского дурачка Антонушки вспомнил Никита вскоре после смерти отца. Ее пропел сам Антонушка во время похорон Ильи Артамонова. Она снова всплывает на поверхность сознания Никиты, когда он после неудачной попытки самоубийства, попрощавшись с родными, уходит в монастырь. Умер основатель дела, стала распадаться семья — ушел Никита, — «Кибитка потеряла колесо» — так завершается первая часть.
Во второй части Тихон Вялов снова произносит эти слова после похорон убитого Петром мальчика Никонова. Третья часть начинается с описания пьяного гульбища Петра на ярмарке. Теперь уже сам Петр, порвавший в предыдущей части с сыном и переживающий тяжелую духовную травму, поет: «Кибитка потеряла колесо». После свержения самодержавия Вялов вспоминает эту фразу. Ею завершается роман. Она прошла через все произведение, подчеркивая этапы крушения дела хозяев.
Интересно отметить движение еще одного слова в романе. Это слово — «правда». В начале романа Петр как-то пытается еще соединить это слово со словом «дело». Это весомое слово снова вспыхивает во время спора Петра с сыном: они яростно спорят о двух правдах: правде предпринимателей и правде трудящихся. Когда Петр в дальнейшем слушал споры Мирона с Горицветовым о развитии промышленности, он недоумевал, где же настоящая правда? Петру не суждено было узнать настоящую правду, хотя роман и завершается торжеством подлинной правды, правды революционного народа.
Для раскрытия композиционной структуры романа следует остановиться и на некоторых обобщенно-символических картинах. Горький любил рисовать такие сцены, которые несут как бы двойную нагрузку — они одновременно являются сюжетно-бытовыми звеньями повествования и имеют обобщенно-символический смысл (например, изображение портового города в начале рассказа «Челкаш», сцена разгрузки баржи в повести «Мои университеты» и др.). К числу таких сцен относится и сцена разгрузки котла в романе «Дело Артамоновых». Котел — это не только источник энергии для фабрики. Это огромное, тупорылое чудовище, как бы символизирующее дело, ради которого живут и трудятся и рабочие и хозяева. Здесь и пафос трудового подъема и трагедия не соразмерившего своих сил хозяина, жадного на работу, но погибшего от перенапряжения. Это одна из самых сильных и трагических сцен романа, имеющих первостепенное значение для дальнейшего движения сюжета.
Или вспомним еще одну знаменательную сцену уже из четвертой части. Умер Никита. Движется похоронная процессия, возглавляемая страховидными монахами. Духовенство отпевает усопшего. И вот процессия сталкивается с монархической демонстрацией солдат и обывателей, пытающейся показать «национальное воодушевление» по поводу начала первой мировой войны. Панихидное пение перемешивается с звуками гимна «Боже, царя храни», с криками «ура», как бы предвещая миллионы бессмысленных смертей на полях братоубийственной бойни и конец тех, кто затеял эту войну.
В романе Горького отражен сложнейший и интереснейший этап нашей истории. Первые события, которые в нем рисуются, происходят «года через два после воли», то есть после так называемого «освобождения крестьян» — примерно в 1863 году. Последние — в 1917 году. Таким образом, более чем полувековая история запечатлена на страницах романа.
Однако тема романа — это история дела Артамоновых, развернувшаяся в глухом городишке. Дремовцам нет никакого дела до того, что творится в мире. События большой истории страны, естественно, почти не показаны на страницах романа. Глухо упоминается об убийстве Александра II, затем о росте народного недовольства и в связи с этим о проповеди Льва Толстого — вот, пожалуй, и все события, о которых узнали дремовцы в течение последней трети XIX века.
Петр Артамонов даже демонстративно заявлял, что ему нет дела до большой истории. Он не понимал, не мог понять желания сына изучать историю. Для Петра история ограничивалась собственной фабрикой. Но большая история, которую изучал его сын Илья, в которой он активно участвовал, опрокидывала реакционные и наивные представления Петра. Его брат Алексей, его племянник Мирон уже сами стараются принимать участие в большой истории, чтобы подчинить ее движение своим корыстным интересам.