Дело бога Плутоса

Конечно, он лукавил, и его многочисленные путешествия были тут не при чем. Он, разумеется, мог сказать, что все это – следствие многолетних занятий китайским ушу. Однако действительный статский советник без крайней необходимости предпочитал ничего о себе не рассказывать, не без оснований полагая, что знание о нем – это оружие, которое вполне может быть повернуто против него самого.

– Было бы неплохо, кабы вы нас поучили этим вашим приемчикам, – заявил техасец, – верно, парни?

Парни выразили совершенное согласие с этим положением. Однако Загорский отговорился усталостью.

– Время уже позднее, час ночи, – заявил он. – Работы было много, пора и на боковую.

При этих словах все гладиаторы почувствовали, что, действительно, зверски устали за сегодняшний вечер, и совсем не худо было бы упасть в объятия Морфея. Так они и сделали, предварительно скинув с себя амуницию и побросав ее без разбора в дальнем углу.

Спустя полчаса, когда все уснули, и комната наполнилась посапыванием и храпом, Загорский аккуратно поднялся со своей лавки, надел брюки и рубашку и неслышным шагом «скользящего по грязи», который практикуют в багуа-чжан[11], покинул спальню.

Длинный темный коридор тянулся вглубь казармы, падавший с улицы через окна-бойницы лунный свет почти не освещал его. Такое положение, впрочем, вполне удовлетворяло действительного статского советника. С его орлиным зрением он видел все, сам при этом оставаясь практически неразличимым во тьме.

Коридор был пуст, однако Загорский принял все-таки некоторые меры предосторожности. Сейчас он двигался прерывисто – сделает пару шагов и застынет у стены, почти сливаясь с ней в единое целое. Потом еще два-три шага – и снова замер.

Так он оставил за спиной спальню гладиаторов-новичков и добрался до следующей комнаты. Дверь была прикрыта, но не заперта. Загорский осторожно коснулся ручки и медленно-медленно потянул дверь на себя. Та скрипнула. Нестор Васильевич замер и превратился в каменное изваяние. В открывшуюся щель доносился решительный мужской храп. Подождав пару минут, Загорский снова взялся за ручку. В этот раз все прошло, как по маслу, дверь открылась, не скрипнув, и действительный статский советник бесшумно шагнул во тьму.

Это была такая же комната, как и та, которую только что покинул Загорский. Небольшой прямоугольный зал с низкими потолками, под которыми вместо окон шел узкий ряд бойниц, забранных мутноватым стеклом. Здесь, как и в спальне новичков, на лавки были брошены матрасы, застеленные серыми, много раз стиранными простынями. На простынях этих, прикрывшись тонкими дешевыми одеялами, в самых разных, чаще всего – весьма живописных – позах спали гладиаторы. Судя по всему, это были бойцы более ранних призывов.

Загорский чуть заметно улыбнулся: сегодня Фортуна явно была на его стороне. Дело было за малым – осторожно обойти спящих, заглядывая каждому в лицо, и отыскать среди них Платона Николаевича.

Выдержав небольшую паузу, в течение которой он внимательно прислушивался к храпу и сопению, заполнившему спальню, действительный статский советник двинулся вдоль лавок. Через окна-бойницы света в зал попадало совсем немного, но все же достаточно, чтобы худо-бедно осветить лица спящих.

Первый из гладиаторов явно не подходил под описание Платона Николаевича. Это был носатый брюнет ближе к сорока, издававший своим носом такие фиоритуры, что у человека более чувствительного, чем Загорский, наверняка заложило бы уши.

Второй был помоложе, но тоже совершенно непохожий на сына тайного советника. А вот с третьим вышла закавыка. Он укутался в одеяло так, что разглядеть его лицо было совершенно невозможно. Загорский постоял несколько секунд в раздумье, соображая, как бы открыть лицо неизвестному гладиатору, не разбудив при этом ни его, ни его товарищей. Наконец он осторожно протянул руку к одеялу, но, вместо того, чтобы попытаться его стащить, наоборот, мягко и очень аккуратно прижал к лицу гладиатора. Спустя несколько секунд из-под одеяла раздался странный всхлип, и спящий, который начал задыхаться, не просыпаясь, сам сдернул одеяло с головы.

Загорский успел увидеть светлые волосы, знакомый греческий профиль, чуть скошенный подбородок… Однако черт лица разглядеть он не успел – от двери раздался знакомый ехидный голос:

– Так-так-так, и что это мы тут делаем?

Нестор Васильевич мгновенно обернулся.

На пороге комнаты темнела коренастая фигурка папаши Боссю, за его спиной, словно утес, высился его верный Иероним. Разбуженные голосом хозяина, гладиаторы стали поднимать растрепанные головы от подушек, спросонья таращась в ночную тьму.

– Я спрашиваю тебя, Ковальский, что ты тут делаешь? – голос Боссю перестал быть ехидным, в нем отчетливо прорезался гнев.

– Я… перепутал комнаты, – быстро отвечал Нестор Васильевич.

– Значит, перепутал комнаты? – эхом отозвался Боссю. – А ну-ка, иди сюда…

Загорский, Боссю и мрачный Иероним вышли вон из спальни и оказались в коридоре. Глаза Боссю горели в полутьме желтым светом, словно глаза тигра в индийских джунглях.