Дело Черных дервишей

Честно сказать, он уже пытался сам себе устроить рай на земле. Сидели они с Гульнарой в поле, ели дыню. Он вытер правую руку об землю и как бы ненароком положил ее девочке на бок. Она, кажется, не заметила. Тогда он, ободренный, опустил руку ниже, коснулся бедра. Даже сквозь шаровары чувствовалось, какое это бедро крепкое и нежное одновременно. В груди Юсуфа похолодело, ухнуло и полетело вниз.

– Ты что? – сказала Гульнара, поглядев на него карими своими, миндалевидными глазами.

Он, однако, руку не убрал. А давай, сказал, играть в рай. Это как, заинтересовалась девочка. Очень просто. Он, Юсуф, будет праведник, а она – большеглазая гурия.

– А что надо будет делать? – не унималась Гульнара.

– Разное, – сказал он уклончиво, – разное.

Вообще-то он и сам не очень твердо знал, что надо делать с небесными девами, лишь рано пробудившаяся мужская природа рождала в нем смутные и сладостные картины. Гульнара же и подавно не знала, что девам следует делать с праведниками вроде Юсуфа, так что ничего у них не вышло.

– Да потому что десять лет – это не мужской еще возраст, – сказал бы дядя Норимон. – В десять лет надо в школу ходить, а не с девчонками куролесить.

Хорошо дяде Норимону так говорить, он-то сам умер в тридцать шесть лет – самое мужское время. Сидит сейчас, небось, в райском саду, а вокруг него гурии отплясывают. Что же касается школы, то школу у них должны открыть осенью, из района учителя пришлют. Будет их учить читать, писать и считать. Считать – первое дело для мусульманина, потому что иначе как понять, какой закя́т[23]

отдавать бедным? Советская власть, правда, говорит, что никакого закята не нужно, а религия есть опиум для народа, но вопрос уж больно сложный, и своего мнения на этот счет у Юсуфа пока еще не имеется. А насчет гурий надо уточнить у учителя – всем ли положены и с какого возраста? Бывает ведь и такое, что совсем маленькие дети уходят на тот свет. Что с ними делать, ведь в раю никто не растет и не старится. Или маленьким детям положены совсем маленькие гурии? Нет, очень сложный вопрос, тут нужен ученый человек, какой-нибудь ишáн[24], он все растолкует. Увы, нет у них в ауле ни одного ишана, не говоря уже про муллу.

Солнце передвинулось на небосводе, и жаркие лучи его, обогнув камень, добрались до Юсуфа. Стало томно, захотелось родниковой воды, а еще лучше чалáпа – кислого молока. Но для этого нужно было идти домой, беспокоить бабушку, а та уже старая, не ровен час помрет от беспокойства. А вот интересно, когда бабушка попадет в рай, к ней тоже придут небесные девы? Это вряд ли, потому что тогда на всех дев не напасешься. Для бабушек на том свете припасены вечно юные отроки.

Юсуф словно наяву увидел перед собой укоризненные глаза дяди Норимона, услышал его голос:

– Бесстыдник ты, шакал и сын шакала! Кто так рассуждает о святых вещах, когда даже о таблице умножения понятия не имеет? Не удивительно, что чертовы гурии летят на тебя, как мухи на навоз. Поверни, Юсуф, ум свой к благим делам и помышлениям и будь истинно правоверным.

Вот тут Юсуф еще не был уверен. То есть не был уверен, что он точно хочет быть истинно правоверным. Потому что, например, ходили слухи, что в городах уже никто в Аллаха не верует, а вместо Аллаха там пионерская организация. Эти пионеры ходят строем, кричат разные песни и вообще чувствуют себя замечательно. Посмотрим, что дальше будет. Может, когда школу откроют, у них в пионеры тоже начнут принимать. Говорят, там и девочек в пионеры принимают. В смысле, в пионерши. Эта история может быть интересной для Юсуфа, потому что помрешь неизвестно еще когда, а пионерши уже здесь рядом. И если в Аллаха они не веруют, то наверняка и скромности в них никакой нет.

Тут Юсуфа отвлекли от его высокоученых соображений. Издалека послышался стук копыт. Он поднял голову от земли, сел, стал смотреть на дорогу. Там ехал на вороном аргамаке неизвестный всадник. Издали было видно, что человек чужой, нездешний. Вот он подъехал поближе, и Юсуф разглядел чужака как следует. Был он одет в красноармейский мундир, одной рукой держал поводья, другая висела под грудью на перевязи. Лицо было узкое, изможденное, бледное даже под ярким горным солнцем.

Видно, ранили, сообразил Юсуф, много крови потерял. Он хотел спрятаться поглубже под камень, чтобы его не увидели, но всадник уже заметил мальчишку. Подъехал поближе, остановился совсем рядом, дышал тяжело, прерывисто.

– Эй, джигит, ты чей будешь? – спросил он, запаленный конь под ним поводил боками.

– Бабушкин буду, – смело и разумно, как взрослый. отвечал Юсуф, – бабушки Чынáры внук.

– А родители у тебя есть? – спросил конник.

Юсуф только покачал головой.

– Значит, вдвоем с бабушкой живете, – подытожил незнакомец. – Это хорошо. Меня дядя Толя зовут. Примете гостя на недолгое время?