Дело Черных дервишей

Так оно и вышло. Когда курбаши подъехал к аулу, Нуруддин уже стояла за спиной Веретенникова. Тот ждал перед домом, который выбрал себе для жилья Кадыр-Палван, левая рука комиссара висела на перевязи.

Ранен, подумал курбаши, и на миг ему стало легче. Если ранен, значит, действительно за ним гнались, значит, не предатель. Но змея подозрения вдруг встрепенулась и снова подняла голову. А что, если это просто трюк, чтобы вызвать доверие у него, Кадыр-Палвана. Оттянул кожу на руке и выстрелил. Рана пустяковая, зато в предательстве никто не заподозрит.

– Здравствуй, курбаши, – сказал комиссар.

– Здравствуй, брат, – отвечал тот, за широкой улыбкой пряча подозрение и настороженность. – Ты поспел прямо к зýхру[28].

– Прости, но молиться вам придется без меня – я ранен.

И он кивнул на свою руку. Подозрения Кадыр-Палвана только укрепились. Не хочет читать молитву – и это правоверный? Конечно, с раненой рукой нельзя точно следовать ракáату, а значит, молитва будет недействительной, но свободную молитву-на́филь прочитать можно всегда, даже лежа пластом в постели. Но, кажется, он не хочет, или не может, и это не случайно – так Всевышний метит своим клеймом предателя.

– Тогда подожди нас, Абдуллá, – курбаши назвал Веретенникова его арабским именем, которое тот взял, когда переходил в ислам.

Комиссар молча кивнул.

Нельзя сказать, что Кадыр-Палван был таким уж богобоязненным и ежедневно соблюдал все пять намазов. Но сейчас, когда, как ему казалось, в дом вползла змея, всякое дело годилось, лишь бы вывести изменника на чистую воду. Абдулла-комиссар отказался молиться с ним, потому что знает, что за лживую молитву Аллах его покарает – и может быть, случится это прямо во время молитвы, ибо не оскудела рука Всевышнего карающими молниями, и много у Него мучительных смертей, которые насылает он на грешников и предателей.

Исполнив все четыре положенных ракáата, Кадыр-Палван пригласил к себе Веретенникова. Хозяин дома налил чай, поставил перед ними сладости, и, кланяясь, скрылся за дверями.

– Что скажешь хорошего, Абдулла? – курбаши улыбнулся, но улыбка вышла не слишком искренней – трудно улыбаться человеку, которого подозреваешь.

– Хорошего мало, больше плохого, – отвечал комиссар.

– Тогда начни с плохого, – собеседник больше не улыбался, глядел настороженно.

Веретенников кивнул и вкратце пересказал Кадыр-Палвану, что случилось с той поры, как на станцию Туркестан явился Нестор Загорский. Курбаши слушал молча, не перебивал.

– Да, – тяжело выговорил он наконец, – хитрый, видно, пес этот Загорский.

Комиссар покачал головой – нет, он не пес. Загорский – это волк, и волк опаснейший. Веретенников сам чудом от него спасся. Да и то при побеге ему прострелили руку.

– Что, пуля в руке сидит? – осторожно спросил Кадыр-Палван.

– Нет, навылет прошла.

Курбаши кивнул, но лицо его помрачнело. Все выходило так, как он и думал. Изобразил ранение комиссар, чтобы не подозревали, а сам таит змеиный яд. Что ж, перед тем, как окончательное решение принять, зададим еще пару вопросов.

– Скажи, – спросил Кадыр-Палван, – почему, когда ты сбежал, поскакал за нами следом?

– Ну, а куда же мне было скакать? – удивился комиссар.

Курбаши отвечал, что скакать надо было куда угодно, только не в горы. Бегством своим он указал большевикам прямую дорогу, где искать Кадыр-Палвана. Комиссар нахмурился: признаться, он об этом не подумал.

– А надо было думать, думать всегда надо, – собеседник смотрел на Веретенникова с каким-то странным сожалением и печально качал головой.

– Не думаю, что они снарядят за нами погоню, и уж тем более, что нас найдут, – не очень уверенно заметил Веретенников.

Кадыр-Палван вздохнул – опять Абдулла не думает. А как он может не думать, если сам сказал, что Загорский – это опасный волк? А волк если почуял добычу, идти за ней будет до конца.

– Мы – не легкая добыча, – отвечал комиссар.

Для одного Загорского – не легкая, а для эскадрона красноармейцев? Курбаши по-прежнему смотрел на Веретенникова хмуро и качал головой. Конечно, говоря откровенно, боялся он не Загорского и не красноармейского эскадрона даже. Боялся он самого Веретенникова. Раньше, в конце концов, можно было просто пойти дальше и посмотреть, как сложатся обстоятельства. Но сейчас, когда их отсекли от места встречи экспедиционные части Маликова и Ярмухамедова, сейчас, когда они оказались в западне, держать при себе предателя он не мог. Проще было перерезать ему горло.

Но сказать это прямо было нельзя. Комиссар – человек отчаянный: если поймет, что песенка его спета, может не задумываясь открыть стрельбу. А это им совсем не нужно. И потому, видимо, не стоит говорить Абдулле о своих подозрениях. Да и какие могут быть подозрения между воинами ислама, когда идет газавáт? И без того красноармейцы перебили немало наших, и каждый человек на счету, особенно такой умелый, как Веретенников.