Дело Черных дервишей

– Я уверен, что такой просвещенный человек, как вы, знает, кто такие суфии, – начал свою речь почтенный шейх. – Любой правоверный скажет вам, что суфии – это люди чистоты, люди скамьи, люди шерсти – поскольку с самого начала носили на себе простую одежду из грубой шерсти и отказались от имущества и обычных жизненных радостей. Но главная задача суфиев состоит в том, что мы – свидетели. Мы были рядом с Пророком с первых дней, когда стал он получать откровение от архангела Гавриила, были мы рядом, и когда он завершил свой земной путь. Однако мы, черные дервиши, отличаемся от прочих суфийских орденов. Дело в том, что братство наше существовало еще до того, как пророк Мухаммед появился на свет. Ибо мы не свидетели религии, а свидетели единого Бога. Мы появляемся везде, где появляется его слово, и следим за соблюдением чистоты этого слова. Мы были рядом с пророком Моисеем, были рядом с буддой Шакьямуни, мы были рядом с Христом. Звали нас по-разному, но суть наша оставалась неизменной – свидетельство подлинности Божьего завета. Пророки – не божественные существа, они заключены в смертную оболочку, и оттого данное им откровение может быть искажено или неправильно истолковано. Нужно ли говорить, что мы были рядом с халифом Усманом, когда он из отрывочных откровений Мухаммеда составлял единый для всех правоверных Коран? Были созданы шесть экземпляров, но главный – тот, на который пролилась его кровь. Согласно легенде, на полях именно этого Корана халиф оставил те тексты, которые не вошли в окончательный свод, но которые некоторые жившие при нем мусульмане полагали истинными.

– То есть это что-то вроде апокрифических евангелий, которые не вошли в Новый завет? – уточнил Загорский.

– Можно и так сказать, – согласился суфий. – Везде, где появляется слово Бога, возникают и апокрифы, то есть тайные тексты, которые приписываются Ему. Иногда они действительно несут истину, иногда созданы лишь затем, чтобы истину исказить. Наша задача, помимо прочего, держать под контролем тайные знания, источником которых был дьявол. Обычно больше всего боятся черной магии, но черная магия – лишь детская игрушка по сравнению с подлинной игрой Иблиса. Если слова дьявола будут приписаны Богу и человечество примет их как руководство – вот тогда начнется то, что у вас зовется армагеддоном, то есть последней битвой в конце времен. Будет ли там биться добро со злом, или зло со злом – уже не так важно. Важно, что битва будет последней, и Земля опустеет. Вот потому и существует наш орден – чтобы в канон не проникли слова дьявола и человечество не пошло кривым путем смерти и самоистребления.

Глава тринадцатая. Личная жизнь комиссара

Кадыр-Палвана убили – что ж, может быть, оно и к лучшему. Он был слишком нерешителен, слишком мало думал о деле и слишком много – о собственной шкуре. Впрочем, чего ждать от простого басмача, не способного толком помянуть Аллаха, милостивого, милосердного, не говоря уже о том, чтобы повторить нужное количество рака́атов. Все эти воины ислама – только пародия на правоверного, им лишь бы скакать на лошадях, стрелять в невинных людей и бесчестить женщин, вот и весь их газават. Не будь в них нужды, она бы сама, своими руками отрезала им головы и швырнула на прокорм шакалам.

Так думала Нуруддин, двигаясь впереди оставшейся от отряда Кадыр-Палвана небольшой кучки моджахедов. Ах, если бы можно было навьючить священный Коран на лошадь и в полном одиночестве, свободной, как птица, ехать к месту встречи! Но нет, горы полны лихих людей, которые, если увидят одинокую путницу, непременно попытаются до нее добраться. Конечно, у них это не выйдет, но в планы Нуруддин вовсе не входило скакать по горам, оставляя за собой кровавый след из тел убитых насильников. Нет-нет, к условленному месту следовало проскользнуть неслышно, незаметно, как мышь скользит в ночи. Правда, у мыши было то преимущество, что она не обременена драгоценной ношей, которую надо привезти в целости и сохранности. Другое дело, что у мыши нет того опыта и тех знаний, которые есть у Нуруддин и благодаря которым ей удавалось выходить сухой из воды в самых тяжелых и опасных обстоятельствах. Женщина, женщина, будешь ли ты когда-нибудь приравнена к мужчине, перестанешь ли быть игрушкой его страстей и простым домашним скотом, который держат для воспроизведения и воспитания потомства? Когда-нибудь – возможно. Через пятьсот лет или даже тысячу. Все в мире философы делятся на тех, кто говорит о золотом веке в прошлом, и на тех, кто верит в его наступление в будущем. Вот только в их золотом веке ничего особенного для женщин не предусмотрено. И это при том, что женщины уступают мужчинам только в грубой физической силе. Во всем остальном – уме, скорости реакции, понимании, силе чувств, умении плести интригу, даже в добре и зле превосходят они мужчин. Но этого оказалось недостаточно, чтобы сравняться с ними, за все прошедшие тысячелетия.