Дело Черных дервишей

Впрочем, это ничего. Прогресс рано или поздно упразднит и физическую силу. Да уже и сейчас почти упразднил. Как это гласит пословица? Бог создал людей сильными и слабыми, а кольт уравнял их. Кольт, наган, маузер… Тот, кто этого не понял, проиграет историческую битву и уйдет в небытие.

Лично ей не всегда даже нужен и пистолет. Большинству басмачей, не исключая самого Кадыр-Палвана, Нуруддин внушала благоговейный трепет. Однако был в отряде один, черноусый здоровяк, Палванбой. При курбаши он вел себя тихо, но когда того убили, стал демонстрировать Нуруддин свой интерес слишком явно. Пришлось поучить его камчой, предварительно скинув с него рубаху. Нуруддин била так, что лопнула кожа на спине у дурака. Она же, впрочем, потом сама и накладывала ему на спину повязки.

Придет время, когда мужчина прежде, чем просто приблизиться к женщине, будет спрашивать у нее разрешения. Придет время, когда мужчина будет бояться оставаться наедине с женщиной, чтобы его потом не обвинили в насилии. О, Нуруддин знала, что такое время обязательно придет, и, может быть, не так оно далеко, как думалось. Мужчины ответят за века издевательств и унижений, которым они подвергали женщин. Женщины были их рабынями и прислужницами? Прекрасно, теперь рабами и слугами станут мужчины. И это будет только справедливо. Ответят все мужчины – и виновные, и невиновные, вплоть до младенцев. Впрочем, младенцев надо будет сразу воспитывать в духе трепета перед женщинами.

Возможно, кто-то спросит: не слишком ли сурова Нуруддин к мужскому полу, не слишком ли она торопится свести их существование к чистой физиологии? Не слишком, ответила бы она. Те, которые спрашивают, просто не знают, во что превратили бы женщин те же басмачи, дай им только волю. Нет-нет, она судит еще слишком мягко…

Нуруддин подстегнула свою серую в яблоках, выехала вперед. Что-то не нравилось ей в окружающем пейзаже. Слишком спокойны были горные пики, слишком безоблачно небо. Все как будто застыло в ожидании беды. Она знала, что путь ей преградили красноармейские части Ярмухамедова и Маликова, но, по ее расчетам, до них было еще далеко, не меньше тридцати-сорока верст. И, однако, тревога была разлита по всему ущелью, а над головой, под лучами парящего солнца, кругами парил гриф-стервятник, словно предчувствуя близкую добычу.

Цепким орлиным взглядом Нуруддин выхватила на скалистом склоне чью-то черную голову. Так и есть, за ними наблюдали. Хорошо, если это одинокий разведчик, гораздо хуже, если он…

– Назад, – скомандовала Нуруддин. – Все назад.

Кони под басмачами попятились, вставая на дыбы, развернулись, быстрые, легконогие, готовые унести своих хозяев от любой погони. Однако было поздно. На вершине горы, в той стороне, куда они собирались бежать, возникло несколько всадников. Два десятка человек, не меньше. Имея на руках бесценный груз, Нуруддин не могла рисковать и ввязываться в бой. Оставался, однако, еще один шанс – все-таки попытаться уйти от погони. Но когда они развернулись снова, на дороге перед ними как по волшебству возник красноармейский отряд сабель в тридцать. Однако широко работает красная разведка, подумала Нуруддин. Откуда они здесь взялись в таком количестве?

– Донесли, – мрачно сказал Палванбой.

Очень может быть. Они проезжали несколько аулов, наверняка в одном из них нашлись большевистские глаза и уши, опередили их, ускакали вперед или прошли горными тропами, и вот теперь перед ними выбор – умереть в бою, со славой, но бесполезно, или умереть бесславно, сдавшись на милость победителя.

– Их слишком много, – пробормотал Палванбой, – нам не прорваться.

– Знаю, – негромко отвечала она. – Стой, не дергайся.

Тем временем от ближнего к ним отряда отделились двое – видимо, командиры – и поскакали навстречу. Первый, русский, в серой гимнастерке, с волевым подбородком, лихим выгоревшим чубом, выбивавшимся из-под фуражки. Второй, ехавший чуть позади, был одет примерно так же, как и басмачи – в чапан и папаху – и точно так же из-за спины у него выглядывала винтовка Мосина. Судя по лицу, он, скорее всего, был киргизом. Нуруддин подивилась бы храбрости большевиков, если бы не несколько десятков красноармейцев, окруживших их небольшую группу и готовых в любой миг открыть стрельбу.

Не доезжая саженей десяти, комиссары натянули поводья и встали, разглядывая небольшую кучку затравленных джигитов. Нуруддин выехала чуть вперед и крикнула неожиданно зычно:

– Здравия желаю, товарищи!

– Кто вы и что здесь делаете? – не отвечая на приветствие, строго спросил чубатый командир.

– Я – Нуруддин Зарипова, комиссар особого отдела Четвертой армии. Представься и ты, товарищ.

Несколько секунд он холодно осматривал ее с головы до ног, но Нуруддин встретила его взгляд такой сияющей улыбкой, что, видно, ему стало неловко, и он представился, хоть и не слишком охотно.

– Степан Матвейчук, командир разведки Каратегинского экспедиционного отряда. Это мой заместитель, товарищ Бекболóт. Фамилия ему – Исаков.

– Знаю ваш отряд, товарищи, – кивнула Нуруддин. – Вас же отправили в Алайскую долину на поимку Фузаи́ла Максýма, так?