Дело Черных дервишей

Загорский почесал подбородок: сложная ситуация. Люди нервничают, от испуга могут и стрелять начать. Он-то караванщиков только охраняет, он им не указ. Как бы кровопролития не вышло.

– А ты нас кровопролитием не пугай, – отвечал сидевший рядом с командиром молодой узбек. – Мы сами кого хочешь напугать можем.

И красноармейцы засмеялись. Нестор Васильевич спросил еще, последнее ли это будет слово командира, тот отвечал сурово, что последнее и распоследнее. Что ж, вздохнул Загорский, так и передам. Пойду скажу, чтобы телеги убирали да к осмотру готовились.

Он повернулся спиной к конникам и пошел прямо туда, где лежал Рудый. По хмурому его виду тот понял, что переговоры сорваны, поднял руку и закричал:

– Цельсь! По краснопузым шайтанам – огонь!

Нестор Васильевич едва успел прыгнуть в сторону и откатиться на обочину дороги – тяжело застрочил пулемет, застучали винтовочные выстрелы, засвистели над головой пули…

Заржали раненые кони, заметались, сбрасывая седоков и падая тут же в пыли, бились, окровавленные, выкатив огромные испуганные глаза. Эскадрон, не ждавший нападения, рванулся было в атаку, но пулеметные пули, злобные, как осы, ринулись ему навстречу, в мгновение ока выгрызали смертельные отверстия в телах людей и животных, ранили, убивали, гнали назад. Красноармейцы помчались было прочь, но угнездившиеся на скалах басмачи встретили их огнем, не дали ретироваться просто так.

Красные всадники заметались по ущелью, чуя неминуемую гибель, но наконец спохватились, рассеялись по долине, залегли в траве, отвечали на пулеметную стрельбу винтовочной, проклинали на чем свет стоит подлого врага. Казалось, все кончено, красные побеждены, только и осталось им, что отползать в панике назад. Но, однако, нашлись среди них холодные расчетливые головы, нашлись меткие стрелки, и очень скоро выбили пулеметчика. После этого сразу стало очевидно численное превосходство красных. Они рассредоточились, вели огонь по телегам и людям, которые за ними прятались. Вычислили и басмачей за скалой, открыли и по ним огонь, заставили замолкнуть.

– Не дрейфь, парни, наша берет! – прокричал Рудый своим басмачам и бросил во врага гранатой. Граната упала, ахнула, подняла тучу пыли, и сразу несколько красноармейцев перестали стрелять.

– Что, съели? – захохотал Рудый и снова замахнулся – кинуть вторую гранату. Но меткая пуля туркмена-комэска, который, кажется, один из маленькой передовой группы остался в живых, поразила бравого авиатора. Рудый изумленно схватился ладонью за шею – как если бы его укусил комар. Из-под руки его обильно полилась красная кровь. Подполковник завел глаза к небесам и повалился навзничь за телегу.

– Проклятье, – сквозь зубы выругался Загорский. Он передернул затвор своей винтовки, выцеливая комэска, но тут кто-то неимоверно тяжелый навалился на него сзади, сковав по руками и ногам.

Загорский пытался вывернуться, ударить локтем, но невидимый враг держал его смертельной хваткой.

– Не надо, – сказали ему на ухо, и Нестор Васильевич с облегчением узнал голос Ганцзалина. – Это не наша битва. И она уже проиграна.

С этими словами помощник соскользнул с Загорского на землю, зорко смотрел вперед, в сторону красных.

– Ганцзалин! – сердито сказал Нестор Васильевич, который, между нами говоря, был ужасно рад. – Ты что здесь делаешь? Я же велел тебе идти с Хидром и Джамилей.

– И оставить вас одного в смертельной опасности? – покривился китаец. – Вы правда думали, что я выполню такой дурацкий приказ?

Загорский ничего на это не ответил, только спросил, где суфии. Помощник отвечал, что те ушли в горы, да и им тоже пора собираться, пока их не заметили красные и не решили прикончить за компанию с басмачами.

Глава шестнадцатая. Гость с того света

Ганцзалин стоял на горной тропинке и недоуменно озирался по сторонам. Даже притопнул ногой по камням, как будто полагал, что от топанья этого тут же и явятся перед ним, как по волшебству, Джамиля и ее учитель, почтенный Хидр.

– Ничего не понимаю, – сказал он. – Договорились встретиться здесь.

– Может, они отошли на время? – предположил Нестор Васильевич. – Вы договорились об условном сигнале?

– Ну, конечно, сигнал, – вспомнил помощник. И заухал филином.

Загорский воззрился на него с некоторым удивлением. Хороший сигнал, сказал, правдоподобный. Особенно, если учесть, что филин – птица ночная, а сейчас полдень. Ганцзалин сварливо отвечал, что сигнал очень хороший именно потому, что не ко времени. Была бы сейчас ночь – поди, догадайся, сигнал это или настоящий филин решил размяться перед охотой. Его бы воля, он бы вообще кричал крокодилом, тогда уж точно не перепутаешь ни днем, ни ночью, крокодилов-то в горах не водится. Беда только в том, что никто не знает, как кричат крокодилы.

Нестор Васильевич покачал головой – никакой тайны, по его словам, тут не было.

– Типичный крокодилий звук – это замысловатая смесь рычания и клокотания, – пояснил он.