Дело генерала Раевского

   — Вот именно, — согласился Кирилл Маремьянович, — в это мгновение Кутузов спасал Наполеона, а Ермолов спас Россию, с Раевским и Платовым вместе. Ермолов спас Кульмское сражение, вместе с Раевским спас великое сражение при Лейпциге. И после войны этого великого военного деятеля фактически ссылают на Кавказ командиром грузинского корпуса, там его маринуют на второстепенной линии и мытьём да катаньем вынуждают выйти в отставку при расцвете ума и таланта. Сколько мог бы он принести пользы, если учесть, что он в 1853 году избран был начальником московского ополчения.

   — А ещё! — попросил я.

   — Пожалуйста, — согласился Кирилл Маремьянович. — Ермолов так и остался генералом от артиллерии, а бездарный Витгенштейн в 1829 году получил фельдмаршала. Ещё один пример — генерал Скобелев. Генерал от инфантерии. Ярчайшая и талантливейшая личность. Авторитет непререкаемый, умён, бесстрашен, готовил военную реформу против дураков. Внезапно умер при невыясненных обстоятельствах. Его энтелехия не состоялась.

   — А ближе к нашему времени? — попросил я.

   — Можно совсем близко, — кивнул Кирилл Маремьянович. — Куда уж ближе: Ленин и Троцкий, в какой-то степени Бухарин. Я уже не говорю о маршале Жукове, заклёванном со всеобщего согласия.

   — Ленин и Троцкий? — засмеялся я.

   — Конечно, — согласно засмеялся Кирилл Маремьянович, — Ленин и Троцкий, плюс — Бухарин. Обратите внимание, что само размежевание социал-демократов прошло по чисто антропологическому признаку. В сравнении с настоящими интеллектуалами, талантливыми людьми, Ульянов таковым не выглядел. Поэтому интеллектуальная часть во главе с Плехановым была сразу отсечена. Затем шёл дальнейший отбор, и к власти а России пришла наиболее бездарная часть социал-демократов во главе с Лениным. На их фоне Ленин выглядел умником. Скрепя сердце, по явной нужде, терпели Троцкого, человека явно талантливого. Он был нужен и был не менее, а, может быть, более кровав, чем все остальные. С Лениным они в этом отношении близнецы. Правда, Ленин не любил расстреливать лично, как Троцкий, как Дзержинский. Троцкий создал Красную Армию, победил в Гражданской войне. Страна фактически была умерщвлена. Можно теперь и без него. Можно и без Ленина, он тоже всем уже мешает. Ленина заключают в Горки, там подвергают его эвтаназии. Троцкого ссылают. На их место сажают наиболее бездарного из своей среды Джугашвили, он же Коба. Он же Сосо, он же Сталин. Типичный выродок. Все признаки интеллекта и талантливости в стране истреблены. Остались единицы. Их тоже выкорчёвывают: Есенина, Мандельштама, Маяковского, Клюева, Мейерхольда, Пильняка, даже Бориса Корнилова, Павла Васильева — нет. Дело сделано. Теперь уже такие, как Евгений Петрович и кандидат исторических наук, могут производить селекцию общества по типу неандертальцев. Образец Лысенко и Ворошилова. Теперь даже такие личности, как Пастернак или Зощенко, люди просто талантливые, вызывают ярость. Конечно, на оставшемся фоне такие, как Алексей Толстой или Шолохов, кажутся гениями. Даже Горький и Тухачевский, не говоря уже о Бухарине, теряют право на энтелехию.

   — Значит, вы считаете, что с Россией покончено? — спросил я.

   — Безусловно, — поёжился Кирилл Маремьянович.

   — Значит, они вас победили? — спросил Олег.

   — Безусловно, — согласился Кирилл Маремьянович, — они победили не только меня, но и вас, и его, и всех вообще, они победили даже тех, кто ещё не родился.

   — Как они втянули вас в свою банду? — спросил я.

   — Вот что особая трагедия, — вздохнул Кирилл Маремьянович, — об этом я и должен рассказать.

7

В 1957 году меня реабилитировали за отсутствием состава преступления. Я вернулся в Москву. Что меня погубило? Моя общительность, мой темперамент. Говорить я умел, да и сейчас, как видите, ещё могу. Я с юмором рассказывал о своём аресте, о суде, о лагерной жизни. Там было много невероятного, и все хохотали до слёз. Всё сопровождалось, как у нас водится, выпивками. Так у меня стали собираться компании. И к выпивкам я пристрастился. Однажды мне позвонил вежливый мужской голос, представился работником городского Управления безопасности. Он попросил разрешения прийти и предупредил, чтобы я не тревожился, так как у него ко мне дружеская беседа. А я был с похмелья, зарплата пропита. Я как раз размышлял, кому бы позвонить и перехватить на похмелку. Надо сказать, что после лагеря я их почему-то не боялся, хотя уже точно знал из личного опыта, что никаких законов для них у нас не существует. Просто сама встреча с ними — серьёзная опасность, но отвергать её ещё опаснее. Вот я ему и брякни: «Если вы ко мне собираетесь сейчас, то прихватите с собой бутылку водки». — «Даже так?» — удивился тот. «Конечно, — сказал я, — у вас ведь там есть буфет, деньги на представительство вам положены».

   — Это мерзко, — заметил я.