Дело Мотапана

— Все дурное — да! А женитьба — дело другое.

— Стало быть, ты отвергнут.

— Но я отомстил.

— Вот это хорошо! Что же ты сделал?

— Поразил его в самое уязвимое место. Его сын арестован по моей жалобе и будет осужден за воровство. Они обесчещены.

— Прекрасно! Это отучит их отказывать такому человеку, как ты, отличному моряку, богачу и барону! Но… как же тебе удалось сыграть с ними такую шутку?

— Мне повезло! Понимаешь, я пытался найти какой-нибудь повод… и вдруг вчера заметил, что у меня пропало опаловое ожерелье, украшенное бриллиантами.

— То, которое досталось тебе в конце нашей первой кампании на «Гавиале»?

— Именно.

— Так ты берег его двадцать семь лет? Ведь это было, помнится, в тысяча восемьсот пятьдесят третьем, мы тогда плавали в сингапурских водах.

— Да! Я всегда любил драгоценные камни и не жалею, потому что без труда узнал их у следователя.

— Так их нашли?

— Да, и моего вора тоже: им оказался брат той девушки.

— Как же он украл? Он, значит, бывал у тебя?

— Нет, но у него был ключ от моей квартиры. Три месяца назад эти люди жили здесь, а я тогда проживал на втором этаже. И этот негодяй вошел сюда ночью…

— И ты не проснулся?

— Нет, у меня очень крепкий сон. Али спит далеко от этой комнаты, а ожерелье было здесь. Вору стоило только немного пошарить, чтобы его найти.

— Хорошо еще, что он не прихватил чего-нибудь поважнее. Впрочем, ты ведь держишь деньги в банке?

— Я? Никогда в жизни! Французский банк — прекрасное учреждение, но его когда-нибудь подожгут. Я не доверяю никаким учреждениям: я доверяю только себе!

— И прекрасно делаешь. Я положил свои деньги в банк, когда сошел на берег, и уже раскаиваюсь. Будь у меня такая квартира, как твоя, я держал бы в ней все, что имею. Это не заняло бы столько места, сколько занимают твои миллионы.

— Они занимают не много места, но я с ними не расстаюсь. Когда я строил дом, то сделал тайники. Тебе я могу рассказать, ты не разболтаешь. У меня один тайник наверху, и второй — здесь. Их сам черт не найдет.

— А если твой жилец на втором этаже ощупает стены?

— Он ничего не найдет. Тот тайник пуст, но и его он ни за что не отыщет. Каменщик, который делал его, давно умер, а я своего секрета никому не открою. И тебе не скажу.

— И хорошо сделаешь!

— Это не оттого, что я тебе не доверяю, а из принципа. Никто, кроме меня, не увидит мое золото, мои вещи и мои документы. Я ревную к своим сокровищам так же, как ревновал бы к жене, если бы она у меня была, а может быть, и больше. Если бы ты знал, с каким удовольствием я каждый вечер, прежде чем лечь спать, рассматриваю свои сокровища, ты бы понял, почему я всегда ночую дома.

— Я это очень хорошо понимаю и удивляюсь: как же тебе вздумалось жениться?

— Так, фантазия… Мне хотелось иметь сына, чтобы было кому оставить состояние…

— Разве у тебя нет родных в Иль-де-Франс?

— У меня никогда их не было, слава богу! Меня нашли под кокосовым деревом.

— Повезло же тебе! У меня есть родные… где-то в Бретани… Только они никогда не вспоминали обо мне. Скажи, а твое наследство пойдет в казну?

— Мой дом — да, если я не напишу завещание. А остальное не достанется никому! Если только, — с насмешкой прибавил Мотапан, — ты не купишь мой дом и не велишь его сломать, чтобы найти спрятанное.

— Я никогда не буду настолько богат, чтобы сделать это. К тому же я, наверно, умру первый.

— Женись и передай этот секрет своим детям.

— С удовольствием, — сказал Жиромон, смеясь. — Найди мне невесту с хорошим приданым и не слишком уродливую. Только не графиню: она за меня не пойдет.

— У меня есть одна на примете. Что ты скажешь о девушке, отец которой составил себе состояние торговлей москательными товарами?

— Москательными или другими — все равно, лишь бы у него были денежки.

— И лишь бы он не собирал о тебе сведений.

— О! Я скажу, чтобы он отправлялся за ними в Китай, и он поймет, что это слишком далеко.

— Я думаю, что Бульруа ни о чем не спросит. Остается узнать, понравишься ли ты его дочери Эрминии.

— Постараемся, — скромно сказал Жиромон, раздувая потухший кальян.

— А ты уверен, что я один знаю о твоей прошлой жизни? — спросил барон после небольшой паузы.

— Те, кто меня знал, если и остались в живых, думают, что я или утонул, или повешен. Раньше я всегда назывался вымышленным именем. Ах! Черт побери! Я забыл! В Париже есть человек, который видел меня в Сайгоне.

— Жаль!.. Кто он?

— Отставной лейтенант с корабля «Юнона», Куртомер.

— Куртомер! — воскликнул Мотапан. — Ты знаешь этого человека?

— Я знаю его очень хорошо, — ответил Жиромон, удивляясь словам друга. — Он оказал мне большую услугу. Меня взяли на джонке… Я тебе рассказывал эту историю. Куртомер командовал канонерской лодкой, которая нас захватила… Вместо того чтобы меня повесить, он защищал меня перед морской комиссией.

— Это не доказывает, что он поверил в твою невиновность. И этот господин видел тебя здесь?

— Да, вчера: я завтракал рядом с ним в одном ресторане. Потом мы разговорились, и я напомнил ему, как он меня спас.

— Ты, верно, перебрал? Зачем было выдавать себя?