Дело Мотапана

— Признаюсь, я сразу понял, что сделал глупость, потому как он отнесся ко мне очень дурно. Он всячески старался показать, что я ему неприятен.

— Черт тебя возьми! Да ты знаешь, кто это?! Родственник того следователя, который меня сегодня допрашивал. Надеюсь, ты хотя бы не сказал твоему лейтенанту, что знаешь меня?

— Сказал. Я не подозревал, что это будет тебе неприятно.

— Как! Ты встречаешь офицера, который захватил тебя вместе с пиратами, и называешься моим другом! С какой стати?

— Но… он держался так надменно …

— Еще бы! Хорошее мнение он должен иметь о тебе!

— Вот я и хотел показать, что у меня в Париже есть знакомый, занимающий высокое положение.

— Не знал, что ты такой болтун! Конечно, я нисколько не боюсь этих Куртомеров — и моряка, и следователя, но тебе надо было держать язык за зубами! С тех пор как я оставил прежние дела, я всегда был осторожен. Даже одно слово иногда обходится слишком дорого. А сейчас я вынужден особенно остерегаться. А что ты сказал ему обо мне?

— Ничего… Когда я произнес твое имя, подошел его друг и увел его. Но даже если бы я не сослался на тебя, он все равно узнал бы, что я с тобой знаком. Сегодня утром он видел, как я разговаривал с твоим консьержем. Я привык подниматься на рассвете и не знал, что ты не встаешь до полудня. В десять я пришел, чтобы позавтракать с тобой, но консьерж сказал, что ты не принимаешь. Он добряк и очень тебе предан!

— Да, я избавил его от нищеты и доверяю только ему… Но расскажи о Куртомере!

— Ну, пока мы с Маршфруа говорили — какие у парижан смешные имена! — мимо прошел этот офицер… Он спускался по лестнице.

— И узнал тебя?

— С первого взгляда! Он искоса посмотрел на меня, и я сказал ему, что пришел к тебе.

— Ну вот! Только этого не хватало!

— Друг мой, я ничего от тебя не скрываю — я хочу, чтобы ты это знал. Я даже спросил его, не от тебя ли он идет. Хотя это было глупо, потому что Маршфруа сказал, что ты никого не принимаешь.

— Что же тебе ответил Куртомер?

— Он сказал, что бывает только у своих друзей. И каким тоном! Это надо было слышать! Я хотел его проучить, но он ускользнул.

Мотапан не ответил. Он налил себе полный стакан рома и выпил залпом — так он подбадривал себя в трудных ситуациях.

— Будь я злым человеком, — сказал барон, — я наказал бы тебя за то, что ты суешься в мои дела. Но я не забуду нашего прошлого, и если ты пообещаешь впредь этого не делать…

— Пусть меня вздернут на мачте, если я произнесу о тебе еще хоть слово! Я буду нем как рыба! А у тебя были стычки с лейтенантом?

— Не то чтобы стычки — я с ним не общаюсь, хотя вижусь часто. Но я уверен, что он принадлежит к партии Кальпренедов.

— Кальпренедов? Не знаю, кто это.

— Моего вора зовут Жюльен де ля Кальпренед.

— Ох уж эти парижские имена!

— Отец его — граф. И Куртомер тоже граф или что-то в этом роде. Кроме того, он приятель Дутрлеза, который снимает у меня квартиру и будет давать показания об ожерелье, потому что это он невольно навел меня на вора.

— Стало быть, он не с этими Каль… Коль… Не могу выговорить…

— Напротив, подозреваю, что он станет их защищать… Так что, вероятно, Куртомер шел от него, а может быть, и от графа. А это гораздо хуже, потому что следователь — его родственник. Я даже уверен, что Куртомер уже говорил с ним, после чего тот посоветовал мне забрать жалобу. Не удивлюсь, если именно Куртомер принес ему ожерелье… Да, именно так! Кальпренед-отец нашел его в комнате сына, позвал к себе красавчика лейтенанта и попросил передать вещь своему родственнику — следователю. Жиромон, я тебя прощаю: благодаря тебе я теперь вижу этих людей насквозь.

— Вот и прекрасно! — воскликнул Жиромон. — Ты на меня больше не сердишься? Я не хочу ссориться с тобой, тем более что собираюсь предложить тебе одно дело.

— Хорошо! Ты можешь приходить ко мне хоть каждый день, но только вечером, с восьми до десяти часов. И ты не станешь больше хвастаться знакомством со мной. Скажи, какую жизнь ты здесь ведешь?

— Она мне уже наскучила. Я гуляю, ем, пью… Стол невкусный, коньяк похож на сахарную воду, у женщин лица словно из папье-маше…

— И ты хочешь жениться на парижанке?

— Из-за денег… и то если их будет много, потому что, если мне удастся одно предприятие, я и так буду богат.

— Предприятие! Неужели ты хочешь приняться за наше прежнее ремесло? Напрасно!

— Мое предприятие будет честным — надо просто завладеть кладом.

— Клад! — презрительно повторил барон. — Искать клады хорошо было после революции… Разумеется, первой… Убегавшая знать любила прятать свои денежки в погребах или стенах. Но те времена уже прошли!

— Ты сам сказал, что тот, кто купит дом после твоей смерти…

— Ты напрасно воспринял мои слова буквально. Я сделаю так, что мое сокровище не попадет в руки первому встречному. Но поговорим о твоем деле! Я не доверяю твоим фантазиям. Каждый раз, когда нам встречался торговый корабль, ты воображал, что он везет бочки с золотом, а оказывалось, что он нагружен досками или углем.

— Не всегда. Если бы нам не перепадала добыча, ты не стал бы домовладельцем в Париже. Но речь идет не о старых делах. Повторяю, ты можешь удвоить состояние.