— Что вамъ угодно?
Надежда Сергѣевна сдѣлала этотъ вопросъ слишкомъ тихо, даже покраснѣла.
— Я Борщовъ. Вамъ долженъ былъ сказать обо мнѣ вашъ добрый знакомый Бенескриптовъ.
— Ахъ, да, — вырвалось у Надежды Сергѣевны.
Она движеніемъ руки попросила Борщова снять пальто и войти въ комнату. Борщовъ съ перваго же взгляда показался ей симпатичнымъ человѣкомъ, но она продолжала чувствовать себя сконфуженною: ей приходилось говорить о своихъ дѣлахъ съ постороннимъ, про котораго она почти ничего не знала.
— Вы меня извините, Надежда Сергѣевна, — началъ Борщовъ, поправляя свою густую красивую бороду: — что я къ вамъ такъ являюсь, безъ рекомендацій.
— Помилуйте, — прервала Надежда Сергѣевна: — какія же тутъ церемоніи. Если вы взяли на себя трудъ пожаловать ко мнѣ, то, вѣроятно, въ моемъ же интересѣ.
Говоря, Надежда Сергѣевна слѣдила за собою и была недовольна тѣмъ, что вообще отстала отъ формъ русской вѣжливости. Ея фраза показалась ей чрезвычайно книжною.
— Господинъ Бенескриптовъ, — продолжалъ Борщовъ: — передалъ мнѣ рукопись вашего перевода. Онъ вамъ, вѣроятно, сообщилъ уже, что я издательскимъ дѣломъ не занимаюсь, но съ великою радостью готовъ буду хлопотать. Я уже передалъ трудъ вашъ одному молодому журнальному сотруднику. Вы знаете, помѣщеніе такой объемистой работы врядъ-ли сдѣлается очень скоро.
— Я и не надѣюсь, — вздохнула Надежда Сергѣевна.
— Позвольте… Еслибъ я имѣлъ только такой результатъ, я-бы не явился къ вамъ. У меня есть болѣе существенное предложеніе, которое, какъ я думаю, вы найдете исполнимымъ.
Борщовъ, по мѣрѣ того, какъ говорилъ, взглядывалъ на Надежду Сергѣевну и лицо его дѣлалось всѣ свѣтлѣе и свѣтлѣе. Онъ началъ испытывать, глядя на Надежду Сергѣевну, то же впечатлѣніе, какое она произвела въ первый разъ на Бенескриптова: впечатлѣніе необыкновеннаго нравственнаго изящества.
— Я готова… — не договорила Надежда Сергѣевна, и уже смѣлѣе взглянула на гостя.
— Угодно вамъ, — началъ дѣловымъ голосомъ Борщовъ, не переставая, однако, улыбаться: — взять на себя трудъ переводчицы съ трехъ языковъ въ редакціи одной газеты?
— Если я только съумѣю.
— О, конечно! Я читалъ ватъ переводъ. Онъ не только показываетъ, что вы прекрасно знакомы съ языкомъ, но въ немъ видѣнъ литературный талантъ.
— Полноте!
— Я хоть и не присяжный оцѣнщикъ, но это было мое впечатлѣніе съ первыхъ строкъ. Вы смѣло можете взять на себя такой трудъ, если только въ состояніи работать въ редакціонные часы.
— Какіе-же это часы?
— Надо быть часу въ двѣнадцатомъ въ редакціи и сидѣть тамъ часа три, четыре. Къ четыремъ часамъ вы можете быть дома.
— Н эти часы совершенно свободна, да и вообще у меня, кромѣ дочери, нѣтъ никакихъ занятій. Она весь день до обѣда въ гимназіи, и только вечеромъ я съ нею позаймусь.
— Вотъ и прекрасно! — вскричалъ Борщовъ. — А условія: полторы копѣйки за строчку.
Надежда Сергѣевна съ недоумѣніемъ взглянула на него.
— Вы никогда не работали построчно?
— Нѣтъ.
— Это вамъ составитъ въ день рубля четыре, рублей пять. Вы кое-что можете брать на домъ, что не къ спѣху.
— Это слишкомъ много, — проговорила Надежда Сергѣевна.
— Ну, нѣтъ-съ, я не такого мнѣнія. По-моему, у насъ переводческій трудъ въ газетѣ оплачивается мизерно… Хорошо составленный политическій отдѣлъ гораздо интереснѣе для публики, чѣмъ пухлые передовыя статьи и фельетоны; а за нихъ платятъ втрое и вчетверо дороже. Словомъ, вы легко заработаете до полутораста рублей въ мѣсяцъ. Весьма желалъ-бы доставить вамъ опредѣленное мѣсячное содержаніе; но на это господа редакторы слишкомъ неподатливы.
Надеждѣ Сергѣевнѣ показалось, что она поторопилась взять на себя предложенный трудъ. Ея скромность тутъ-же заглодала ее. Она-бы готова была уже на попятный дворъ.
— Право, — начала она нетвердо: — я боюсь взяться… Надобно знать термины. Это совсѣмъ особенный языкъ.
— Полноте, полноте, — остановилъ ее Борщовъ. — Н вижу, что въ васъ говоритъ излишняя скромность. Судя по вашему переводу, вы справитесь со всякимъ языкомъ. Завтра, если вамъ угодно, пожалуйте въ редакцію. Тамъ васъ уже будутъ ждать.
Надежда Сергѣевна привстала и протянула руку. Борщовъ крѣпко пожалъ ее и разсмѣялся.
— Что вы? — стыдливо спросила она.
— Виноватъ. Я разсмѣялся, сравнивши вашу скромность съ самонадѣянностью нѣкоторыхъ господъ и даже госпожъ.
Надежда Сергѣевна затруднилась-бы, что отвѣтить на это, но въ передней раздался очень сильный звонокъ, такой сильный, что они вздрогнули.
— Извините, — сказала улыбнувшись Надежда Сергѣевна, идя въ переднюю: — это моя Лиза такъ звонитъ.
И въ самомъ дѣлѣ Лиза вбѣжала, съ шумомъ таща за руку черноватаго мальчика ея лѣтъ, въ кэпи и сѣромъ пальто гимназиста.
— Мама, — заговорила она стремительно: — я тебѣ привела и… это мой новый пріятель, такой-же гимназистъ, какъ и я. Его зовутъ Александръ Васильевичъ Чернокопытовъ. Я не виноватъ, у него такая фамилія. Но мы съ нимъ ужь на ты. Ты его можешь накормить обѣдомъ, онъ домой не пойдетъ. Родители у него умные и ему не надо проситься… Господинъ Чернокопытовъ, можете снять ваше пальто.