Дельцы.Том I. Книги I-III

— Нисколько, — живо возразить Борщовъ. — Я потому такъ и говорю вамъ, что не считаю васъ дюжинною барыней, на которую нашелъ извѣстный стихъ. Лучше-же теперь поэкзаменовать себя, чѣмъ потомъ начинать опять мелкую борьбу съ тщеславіемъ, барствомъ или личнымъ характеромъ.

— Довольно, довольно! — вскричала Катерина Николаевна. — Теоретическіе разговоры я поканчиваю. Вы должны хоть сколько-нибудь облегчить мнѣ мою задачу. Надо людей, а людей между женщинами такъ мало. Въ пашемъ обществѣ все барыни, которымъ рѣшительно все равно, съ чѣмъ ни возиться, только-бы налъ чѣмъ-нибудь охать. Вы хотѣли предложить къ намъ въ члены какую-то вашу знакомую.

— Да, я очень-бы желалъ.

— Начните съ того, чго познакомьте ее со мной.

— Когда вамъ будетъ угодно?

— Мнѣ угодно хоть завтра.

— Но какъ-же это сдѣлать?

— Ахъ, Боже мой, очень просто. Скажите ей, что я ищу людей, вотъ и все. Какихъ-же еще рекомендацій? Я-бы желала услыхать отъ васъ ея исторію; но вы — дѣловой человѣкъ, а я и такъ слишкомъ долго задерживала васъ. Вы знаете, что я выѣзжаю очень мало и вечера мои совершенно свободны. Визитовъ я отъ васъ не требую, да вамъ и некогда, но вечеромъ не забывайте меня. Я вамъ даже буду говорить, въ какіе дни вы меня навѣрно найдете дома и не встрѣтите у меня никакихь ненужныхъ и скучныхъ народовъ.

«А супруга?» — спросилъ про себя Борщовъ.

— Мой мужъ, — продолжала Катерина Николаевна, точно отвѣчая на этотъ вопросъ: — занятъ по вечерамъ своею судейской работой.

— Неужели васъ никуда не тянетъ поблистать, потѣшить свое тщеславіе, повеселиться?

— Теперь никуда; но я замѣчаю, что вы опять начинаете вашъ скептическій допросъ. Прощайте.

Борщовъ всталъ и, смиренно улыбаясь, пожалъ ей руку. Но ему такъ захотѣлось посидѣть еще около нея, даже ничего не говоря или ведя самый пустой разговоръ.

— Прощайте, — повторила она: — смотрите-же познакомьте меня скорѣе съ женщиной-человѣкомъ.

Онъ, незамѣтно для себя, еще разъ пожалъ руку Катерины Николаевны и вышелъ, сдѣлавъ надъ собою усиліе, чтобы не обернуться и не взглянуть на нее.

А Катерина Николаевна просидѣла нѣсколько минуть на диванѣ, съ закрытыми глазами, и тихо улыбалась.

VIII.

Прядильниковъ послалъ еще телеграмму въ Москву и получилъ, наконецъ, отвѣтъ: «буду». Карповъ пріѣхалъ черезъ два дня послѣ своего отвѣта.

— Что съ тобой? — вскричалъ онъ, вваливаясь въ комнату Прядильникова. — Или ты мнѣ сюрпризъ закатилъ? Кто этакія телеграммы посылаетъ? Ты хоть-бы постыдился передъ телеграфистками: и пріѣзжай, коли не хочешь быть такимъ-сякимъ». А я, можетъ быть, въ телеграфномъ вѣдомствѣ обрѣлъ нѣкую дѣвицу, наклонную къ законному браку. И вдругъ она читаетъ… Ты только это сообрази!

— Ну, ну, полно орать, — перебилъ его Прядильниковъ, цѣлуя его. — Коли послалъ телеграмму, значить нужно было.

— Ну, такъ разсказывай. Ты живъ, здоровъ, Европа не провалилась. Изъ-за чего-же было гнать меня?..

— Хочешь ѣсть? — спросилъ вдругъ смягченнымъ тономъ Прядильниковъ.

— Да ты не заговаривай, а отвѣчай мнѣ прямо безъ увертокъ. Ну, говори: это Евдокія тебя зарядила?

— Ты сними сумку-то.

— Сумку-то я сниму, да ты-то мнѣ отвѣчай: это дѣло рукъ Евдокіи?

— Тебѣ слѣдуетъ быть здѣсь, — строго выговорилъ Прядильниковъ и весь нахмурился.

— Слѣдуетъ… Это почему?

— Алешка, ты подло поступаешь.

— Не бранись, Николаичъ, прибью!

— Да, ты поступаешь подло. Ты, какъ трусъ, далъ бѣжку въ Москву и тамъ напустилъ на себя блажь…

— Такъ и зналъ! Евдокія изволила прочесть тебѣ мое посланіе.

— Ну, такъ что-жь?

— И ты, вмѣсто того, чтобы погладить меня по головкѣ, вызываешь меня изъ Москвы такими дурацкими телеграммами? Ха, ха, ха! да вѣдь это курамъ на смѣхъ!

Прядильниковъ взялъ Карпова за обѣ руки, подвелъ его къ дивану, усадилъ и самъ сѣлъ рядомъ съ нимъ.

— Послушай, Алешка, — началъ отъ менѣе сердитымъ голосомъ: — ну, развѣ я повѣрю, что ты серьезно женишься.

— Вѣрь, не вѣрь, это къ дѣлу не относится. Жениться я не собрался, вотъ сейчасъ-же никакой нареченной у меня не имѣется, но я покапчиваю свое бумлерство, слышишь ты?

— Слышу, но не вѣрю.

— Не вѣрь, чортъ съ тобой! Изъ-за чего-же мнѣ передъ тобой распинаться! Ужь коли ты не сочувствуешь-моимъ новымъ стремленіямъ къ добродѣтели, такъ что-жъ мнѣ остается дѣлать? Ну, посмотри, какая все это ерунда: я живу себѣ въ Москвѣ, благодушествую, заканчиваю цѣлый періодъ своей жизни; готовлю себя въ отцы семейства, а ты здѣсь, подъ тлетворнымъ вліяніемъ петербургской Фрины, безумствуешь, волнуешься, глупишь и посылаешь мнѣ безсмысленныя депеши. Сколько я наблюдалъ за тобою въ послѣднее время, ты сталъ гораздо большепохожъ на человѣка, раскусилъ тѣхъ, кто загребалъ жаръ, твоими руками, думаешь сколько-нибудь о себѣ, не изображаешь собою божьей коровки…

— Ну, такъ что-жь? — прервалъ его Прядильниковъ.

— Изъ всѣхъ посылокъ я был въ правѣ вывести то заключеніе, что ты и въ другихъ обстоятельствахъ жизни станешь поступать почеловѣчески. И что-же? Сдѣлавши глупость, ты еще упорствуешь, какъ-будто и въ самомъ дѣлѣ оказалъ маѣ благодѣяніе, вырвавши меня съ бухту-барахту изъ Москвы.