Демидовы: Столетие побед

В-третьих, приведенные выше свидетельства демонстрируют деятельное внимание, оказывавшееся Акинфием своим уральским старообрядцам и их духовным лидерам (построил для них роскошные хоромы, которые и скитом-то назвать язык не поворачивается, лично посещал строительство и пр.), и — особенно интересно! — публично выраженные знаки уважения к ним (сажал в коляску).

Так был ли Акинфий Демидов потаенным старообрядцем? Судя по тому, что мы сейчас по этому поводу знаем, окончательного ответа на этот вопрос не будет получено никогда. В том числе потому, что при широком распространении такого явления, как «потаенный раскол», порождавшего весьма причудливые формы поведенческого компромисса для лиц, как бы одновременно принадлежавших вере «древлей» и «новой», даже при хорошей осведомленности в фактах определиться с конфессиональной принадлежностью конкретного лица трудно, подчас невозможно.

Но продолжающееся изучение вопроса применительно к Акинфию Демидову все больше приближает нас к ответу на заданный вопрос. Ответу положительному.

Глава 9.

ПОСЛЕДНИЙ ГОД. ЗАГАДКА АКИНФИЯ

Повседневность созидания. «Обретение» золота и судьба Алтая

Вернемся к короткому периоду Акинфиева триумфа — к году с небольшим после памятного ему июльского дня 1744 года, когда императрица Елизавета Петровна взяла его в «протекцию и защищение». Все это время на Урале продолжалась напряженная созидательная работа: Акинфий снова и снова перечитывал им написанное, редактировал, добавлял новые страницы.

В 1744 году он пустил строившийся уже несколько лет Висимо-Шайтанский завод, осуществлявший передел чугуна Нижнетагильского завода, находившегося от него в 47 верстах. В том же году, в октябре, заработал четвертый завод из группы кунгурских — Ашапский. Он был крупнее Бымовского, имел восемь печей. Кроме того, в отличие от последнего, технологический цикл на нем являлся завершенным: полученная черная медь здесь же и очищалась[718]

.

Демидовский Урал заводами прирастал, в Туле же производство постепенно сворачивалось. Остановка там в 1744 году домны завода не остановила, но он был радикально «переформатирован». Из предприятия полного цикла превратился в передельное — перерабатывал в железо запас ранее выплавленного чугуна. Молоты еще ковали, но дни завода были сочтены. Запасы чугуна сокращались, а других доменных заводов у Акинфия поблизости не было. Правда, единственная тульская домна снесена не была (что позволяло дать делу задний ход), но на фоне продолжавшегося дорожания угля серьезных шансов вернуться в строй было у нее немного. Вот разве что Акинфий использовал бы Тульский завод в качестве разменной монеты в торге, который могло повлечь отделение Прокофия…

Акинфиев триумф последнего года не был безоблачным, впрочем, некоторые прежние его победы оказывались тоже не без камешка в сапоге.

К моменту подписания императрицей указа о защите Демидова уже существовала комиссия, учрежденная для изучения положения на серебряных алтайских рудниках. Беэр, ее глава, собирался в дорогу.

Он выехал в августе. Путь лежал на Екатеринбург, оттуда в Тобольск, далее на Тару. 20 января 1745 года «команда» Беэра (постепенно прирастая, она достигла шестидесяти человек) прибыла на Барнаульский завод, через неделю — на Колывано-Воскресенский. 4 февраля, взяв офицера с солдатами, восемь человек специалистов с учениками, 30 работников, Беэр отправился на «доставание на пробу» руд. Он ехал к Змеиной горе, где, как сказано в документе, «обыскал штейгер-мейстер Филип Трейгер золотую руду и ея императорскому величеству объявил»[719].

Неизвестно, повлияло ли поступившее в обход Демидова известие об обнаружении в алтайских рудах золота на отношение к нему императрицы. Но даже в худшем случае (если она решила, что Демидов это открытие от нее утаил), даровав ему милость, было неловко почти сразу ее лишать. Дело ограничилось тем, что Беэр получил дополнительное задание: обследовать руду еще и на присутствие в ней золота.

Руды на Змеиной горе Беэр добыл до четырех тысяч пудов. Улих, Юнгганс и Христиани разобрали ее по сортам. Среди прочего в породе обнаружились какие-то самородки. Первая их плавка, запущенная 26 февраля, дала из тридцати золотников исходного металла девять золотников чистого золота. Рапорт с отчетом о результатах работы, составленный Беэром два дня спустя, отправился в Кабинет в сопровождении ящичка с наидрагоценнейшим содержимым — первым алтайским золотом. Результаты были ошеломляюще великолепны. «Оказалось, — писал вскоре Беэр, — милостию Божиею и счастием ея императорскаго величества надежно впредь быть немалой руде квантитет разных сортов и выходу из них серебра и золота…»[720]