Демон

И, услышав своё нашептанное имя, я ещё глубже погрузился в сон без сновидений.

КОГДА Я ПРОСНУЛАСЬ, сквозь тусклые занавески пробивался слабый свет, и я слышала шум машин снаружи. Их было слишком мало, чтобы назвать это движением, но приглушённые звуки безошибочно принадлежали двигателям. Я всё ещё была в Тёмном Городе. Я всё ещё была Рейчел.

Это были лишь мои безумные мечты. Он поцеловал меня. Я всё ещё чувствовала жар и давление его рта, ощущала его вкус. Мне казалось, что я каким-то образом приняла часть его внутрь себя, и не было никакого способа избавиться от него.

Эта ночь, его слова, были неразберихой в моей голове. Испытание, сказал он? В его резкий поцелуй было не больше смысла, чем в его словах — он ненавидел меня, он хотел моей смерти. Почему, во имя всего святого, он поцеловал меня?

А потом я вспомнила ощущение его твёрдой эрекции, крепко прижавшейся к моему животу. Я понимала, что должен быть какой-то другой смысл. Возможно, он просто нуждался в сексе и реагировал на единственную женщину в доме. Возможно, он сумел убедить себя, что я была своего рода сексуальной богиней, хотя это потребовало бы немалого напряжения его воображения. Я помнила его длинные пальцы на моей груди. Сексуальная богиня не носила бы 34B.

Я видела её во сне. Мне снилась богиня демонов, которая внушала людям страх и ненависть среди мужчин. Я узнала её в своих снах, потерянную женщину силы и гнева, мать и любовницу, богиню и… а была ли она шлюхой? Или это просто часть той лжи, которую рассказывают мужчины?

Ложь, в которую верил Азазель. Но опять же, он был мужчиной, не так ли? Несмотря на всё это, он сказал, что не является человеком. У него был член, и тот твердел. Он был мужчиной, со всеми человеческими слабостями и ложью.

Теперь сон растаял, как туман в ярком солнечном свете, сгорел, и я не могла его возвратить. Судя по всему, был конец второй половины дня, и комната была полна сумрака. Я села и включила прикроватную лампу, но тени и мрак остались, несмотря на яркий свет. Я опустила взгляд на своё тело, просто чтобы убедиться, что я всё ещё была в живом цвете и замерла. На мне была совершенно белая викторианская ночная рубашка, сплошь в кружевах и оборках, застегнутую на все пуговицы до самого горла. Эти руки не были сном, и я поспешно отодвинулась к изголовью и обхватила себя руками в защитном жесте, как будто запоздало могла удержать его руки подальше от себя.

Азазель заходил в эту комнату, снял с меня одежду, одел меня в эту нелепую вещицу и уложил в постель. Я ни на секунду не допускала мысли, что кто-то ещё пришёл сюда, чтобы оказать эти услуги. Ему было глубоко плевать, что раздевать меня будет унизительно. С другой стороны, какое ему дело до того, сплю я на полу или в постели? Он был бы счастливее, если бы бросил меня в темницу.

Он верил, что я Лилит. И ещё он сказал, что Белох отослал нас назад, чтобы Азазель смог доказать, что может сопротивляться мне, а потом сказал, что я неотразима. Очевидно, это была неправда. Он поцеловал меня, поцеловал так глубоко, как никогда прежде, а потом оттолкнул, даже когда телом прижимался к моему. Он мог бы легко заполучить меня. Пусть даже я и считала, что секс не доставляет женщинам удовольствия, я бы разделась и легла под него без единого слова протеста.

Но он не хотел меня. Вопреки твердому члену у моего живота, несмотря на голод его рта, он не хотел меня. Вот тебе и неотразимая сирена.

А потом, когда он раздел меня, я уже спала, но я почти видела его уверенные, умелые руки, снимавшие с меня одежду. Его холодный, оценивающий взгляд, когда он смотрел на моё обнажённое тело. А потом он прикрыл его от подбородка до кончиков пальцев ног этой обволакивающей ночной рубашкой.

Я не представляла для него никакой угрозы. Разве он уже не доказал это? Что он может поцеловать меня и уйти, что он может раздеть меня и снова накрыть с такой же заботой, как евнух? Но он не был евнухом.

Мы уже должны были покончить с этим. Независимо от того, верил ли он всё ещё, что я Лилит, он знал, что на него не действует моя так называемая соблазнительная сила. Он посмотрел на меня и увидел обычную Рейчел, если не считать огненно-рыжих волос. Он посмотрел на меня и отвернулся.

Я соскользнула с высокой кровати и принялась искать свою одежду. Её там не было — просто куча серо-коричневых джинсов и футболок, как обычно. Я не хотела одеваться как призраки Тёмного Города. Я не хотела превращаться в них.

Но я не могла разгуливать в викторианской ночной рубашке, и нагота была не в моём вкусе. Я потянулась за одеждой в огромном гардеробе, за нижним бельём моего размера, за идеально сидящими джинсами. И увидела, к моему облегчению, что как только они оказались на моём теле, цвет медленно впитался в них. Одежда впитала цвет, как бумажное полотенце, положенное рядом с краской — джинсы были песочного цвета индиго, футболка тёмно-розового цвета, который, как ни странно, не сочетался с моими волосами. Я оттянула вырез и посмотрела вниз на бюстгальтер. Бледно-лиловый, с нежным кружевом. Окей.