Не дожидаясь, я выстрелил. Пуля с грохотом прошила доски. Тут же выстрелили в ответ. Инквизиция не жалела сил – залп из ружей прошил стены и окна, щепки взметнулись вокруг. Я рухнул на пол. Южанин уже лежал, но не стрелял – выжидал, пока кто-то попробует зайти. Оба пистолета его были направлены на дверь, из-под которой уже вытекала лужица крови. Выстрелы все раздавались и раздавались, вынуждая нас оставаться на своих местах.
– Сукин сын позвал инквизиторов, – шепнул я валькирии, утоляя ее неудержимый интерес к происходящему. – Проще говоря – нас с тобой хочет убить толпа злых людей.
– За что?! – изумилась валькирия. Я видел в ее глазах страх. Я видел в ее глазах слезы. Она не привыкла к такому шуму. Она не привыкла к запаху пороха. Она не привыкла к тому, что люди посреди чаепития должны падать на пол, чтобы их не прошило насквозь.
– Прости меня, я не могу ответить. Для них мы – грязь. Которую надо вычистить. Прости, что я не могу спасти твоих товарищей. Прости, что я ничего не могу изменить, – я сглотнул ком в горле. – Но христианство пахнет порохом и кровью. Прости за это.
Валькирия замолчала. Ее лицо, наполненное обидой, непониманием и в то же время – осознанием, пробудило во мне страх. Страх за нее. Я знал, что если меня не будет рядом с ней, она умрет в Холиврите. И я не захотел допускать это.
Выстрелы прекратились. До этого стреляли мерно, не всеми ружьями сразу – чтобы успевать перезаряжать и поддерживать огонь на подавление. Сейчас же они, видимо, решили прекратить стрельбу и попробовать войти. Значит, настал тот момент, которого я ждал.
– Ян, защищай валькирию, – попросил я, поднимаясь с пола и прокрадываясь к двери.
Прислушавшись, я отчетливо различил скрип снега. Значит, многие из них еще не поднялись на ступеньки.
Плечом толкнув дверь, я сцепил зубы.
Мне не хотелось произносить что-либо пафосное. Я увидел множество людей, замерших в ожидании убийства, которое лежит в следующей секунде. В следующем... мгновении. Которого я ждать не хотел.
Под моими ногами был старик. Пулю пустил я точно, хоть и редко стрелял до этого – голова была разорвана.
У меня оставалось пять выстрелов. С моим Даром – пять трупов. Но радости это не несло.
Я подошел к ближайшему инквизитору. У него были голубые глаза, прямой нос, тонкие брови. И – клеймо на лбу. Крест. К нему я и поднес дуло. Вжал спусковой крючок. Курок звонко ударил, но пуля замерла в промерзшем воздухе. Это неважно, как только песок достигнет дна – мозги охотника на нечисть разбрызгает по снегу.
Второй. Третий. Четвертый. Пятый. Они несли на поясах свои мечи, в руках держали ружья. Я испытал отвращение. И к ним, и к старику. Ведь он… позвал инквизиторов, чтобы убить девушку. Которая лишь выполняла просьбу своего бога. Такова благодарность человека за добро? Такова его помощь нуждающемуся? Пуля в тело, чтобы крылья не нужно было отогревать и спасать ото льда?
Инквизиция мало связана с христианством. С крестом. С Иисусом. Они забыли то, о чем говорили раньше. О прощении, о понимании. Да, есть зло, очевидное и несущее угрозу – я, другие вампиры. Но валькирия? Крылатая девушка, что ест то же, что и другие люди? Что такого мог сказать старик, чтобы Крест прислал семеро служителей?
– Время… иди, – выдохнул я.
Пули со свистом вонзились в черепа. Тела опрокинуло. Двое оставшихся с недоумением посмотрели на меня. Я не стал чего-либо ждать. Удар в пах. Клинок со свистом выскользает из ножен. Рассекает воздух. Рассекает кожу. Рассекает шею второго. Я возвращаюсь к последнему инквизитору, корчащемуся от боли в сугробах. Он поднимает на меня затравленный взгляд. И я заношу меч.
– Стой… – шепчет юноша, преодолевая боль. – Пожалуйста.
Я остановился.
– Не убивай. Дай мне уйти.
Я опустил меч. Отбросил его в снег.
– Уходи, – сказал я.
В глазах инквизитора была ложь. Но я решил дать шанс, если о нем меня попросили.
Отвернувшись, я направился обратно в дом, но скрип сугроба заставил меня остановиться.
– Получай, сука! – крикнул инквизитор. Раздался выстрел. Еще один. Еще.
Карманный револьвер у служителя креста. Зачем он ему? Есть ружья, есть мечи. Неужели пистолет – специально для такого случая?
Я повернулся к парню, стоящему на полусогнутых ногах. Его яйца все еще болели, и тело было перекошено. Я усмехнулся.
– Вот зачем ты меня расстраиваешь? – спросил я. – Сказал же: уходи.
Кровь поднялась к моему рту. Я отхаркнул ее, подходя к человеку.
Святая соль разъедала мои внутренности, жгла легкие, пожирала кость. Боль скручивала мышцы. Но я боролся с ней. Ухватив парня за челюсть, я заставил его открыть рот. В глазах инквизитора плескалось недоумение. До тех пор, пока я не замахнулся кулаком. За секунду, идущую перед ударом, охотник понял, что я собираюсь сделать. И постарался отпрянуть. Но поздно.
Костяшки пробили зубы. Осколки разодрали мою кожу и мясо. Челюсть с хрустом раскрылась еще больше. Глаза инквизитора закатились, изо рта полилась кровь – моя и его.