А Ване тем временем становилось все труднее жить. Все батраки продолжали его сторониться; боялись они его. И не из-за убийств. Они исполняли приказ хозяина. Иннокентий так его передал:
– Кто из вас собак, будет есть с ним из одной миски, тому двадцать ударов плетью!
Все послушались и не приближались к парню ни на шаг. И вскоре Ваня получал побои каждый день. Его жизнь превратилась в еще большую пытку; теперь он приходил к Винчестеру весь побитый и грязный.
– Май деа, ты неплохо искупаться! – с улыбкой говорил граф.
Ваня ничего не отвечал на издевки, а спокойно подавал ему ужин и отправлялся прочь.
К концу четвертого дня, он уходя из дома увидел Марианну, поджидающую, его около графской комнаты.
– Давно ты здесь?
– С трех, – она подошла вплотную к парню.
В этот момент Ваня был готов стерпеть любую гадость от кого угодно! Лишь бы еще раз ощутить прикосновение ее губ.
Они стояли лицом к друг другу и чувствовали жар, исходящий, от их тел.
– Мой отец сидит в своей комнате и не выйдет оттуда, – шептала красавица. – Можем делать, что захотим.
Ваньке в этот момент показалось, что васильковые глаза Марианны сверкнули ярким пламенем. И это было… Прекрасно.
– Что захотим?
Марианна приблизилась к нему еще ближе и прошептала на ухо:
– Да.
И вот их губы соприкоснулись в страстном поцелуе. Ваня с трудом сдерживался, чтобы не раздеть ее и почувствовать тепло девичьего тела. Дикий огонь страсти разгорался между их телами! – «Да это чувство стоит того». – решил парень. И они медленно шли в комнату Марианны, дабы почувствовать истинную страсть.
– Ах ты сопляк!
И тут же двоих оттолкнули друг от друга грубым рывком. Толкнув Марианну, Иннокентий начал бить по лицу Ваню! С каждым ударом парень чувствовал как его губа все больше лопается, как зубы трескаются, а сознание мутится, словно с похмелья.
Марианна злобно кричала:
– А ну, прекрати! Прекрати, изверг!
– Заткнись, шлюха! Или я сообщу твоему отцу, что вы собирались сделать! И тогда твоя игрушка не доживет до нового хозяина! – со злорадством говорил лысый громила.
Удары наконец прекратились, но Ваня уже ничего не осознавал. Голоса, что звучали вокруг него, быстро меркли в сознании, а пространство стало темным и расплывчатым. И лишь, когда его бросили на знакомую соломенную постель, он понял, что опять находится в хлеву.
– За что его опять так? – послышался голос Димы и его силуэт с каштановыми волосами виделся четче всех.
– Оставь его, – говорил другой. – Если не хочешь лежать рядом с ним.
Дальше все было как в кошмаре. Ваня провалился в сон, и только луна возвышалась в звездном небе.
В эту ночь везде горели свечи и лампы. Никто не ложился спать. Горожане смирно сидели возле колыбелек своих детей, а над ними висели кресты. Церковь была заполнена народом, молящимся, о милости Господней. Во главе всех сидел отец Анатолий, его седая борода так и колыхалась на ветру, сложив руки на груди, он читал молитву:
И лишь один человек не страшился ужаса тьмы… Из-за своей глупости. Здоровый амбал в грязном тряпье, в котором он явился на службу к Хлевадию Баракову ради двухсот рублей и добавки в тридцать рублей, если он будет бить одного смазливого мальчишку-батрака каждый день.
Иннокентий шагал по заснеженной земле, громко напевал своим гортанным пьяным голосом:
– Летят утки, летят утки и два гуся, ох, кого люблю, кого люблю – не дождуся.
Шатаясь и напевая, одну и ту же строку, ноги наконец не удержали его, и он громко плюхнулся на ледяную корку.
– Проклятие! Чертова зима-старушка! Будь ты неладна и весь снег твой!
Громила злобно плюясь пытался встать, но каждый раз поскальзывался.
– Черт! – кричал он каждый раз, когда ему не удавалось подняться. – Катись, собака!
Иннокентий, в конце концов, сдался и лег на холодную морозящую грязь и уже немного посапывая бормотал:
– Чертов Хлевадий, сукин сын, когда-нибудь он у меня еще попляшет.
И вот его глаза уже слипались, но внезапно… Раздался дикий рев! Такой, что боров сразу протрезвел.
– Что происходит! – закричал он, отрывая голову ото льда.
И увидел… Те же кровожадные золотые глаза-факелы с узкими зрачками и белоснежной, улыбкой чеширского кота с небольшими клыками.
– Нет, не надо! – завопил Иннокентий и что есть силы старался отползти как можно дальше от этого зверя.
Глаза с улыбкой медленно следовали за ним.
– Не надо! Нет! Прошу!
И вот он услышал… Шепот! Тихий шепот, как будто сам ветер говорил с ним. А затем чудовищная боль.
– Люди! – кричал он, чувствуя, как его ноги медленно скрючиваются и ломаются будто щепки.
А затем и руки покрылись маленькими ранками, но из них ручьями текли струйки крови.
– Людиии! – вновь воззвал он. – Не бросайтеее!