День гнева. Повести

— Блядовать, Санек, не надо. Хватать бабки и ртом, и задницей не надо. А главное — предавать не след.

— Что еще вы от меня хотите?!

— Назови того или тех, кто от конторы имел с тобой дело, и я молчу.

— Мне представлялся лишь один. Майор Владимир Николаевич Майоров. Остальные охрана, сопровождение — шестерки.

Смирнов подозревал в тайне от самого себя, что так может случиться. Но гнал эти подозрения подальше, страстно надеясь на фарт. Вот и случилось. Не было в этот раз ему фарта. Он сильно заскучал.

— А других фамилий ты не знаешь? Может, Майоров этот кого-нибудь упоминал? — после паузы без всякой надежды спросил Смирнов.

— Вы что, людей из конторы не знаете? — удивился смирновской наивности Александр Петрович. — Они ни о чем не говорят. Они хотят, чтобы мы говорили.

Смирнов достал портсигар, извлек из него папиросу, защелкнул портсигар и вдруг увидел надпись на нем. Усмехнулся, читая, вытащил парную к портсигару зажигалку, прикурил от нее, а потом по очереди сначала портсигар, затем зажигалку — швырнул на письменный стол по направлению к Александру Петровичу. Присовокупив:

— Была без радости любовь, разлука будет без печали. Забирай цацки назад и забудь, что когда-то играли в одной команде. А в общем, живи как хочешь, перевертыш. Цвети и пахни.

Смирнов с трудом поднялся. От хорошего настроения не осталось и следа. Не глянув на Воробьева, двинул к дверям.

— Чем я буду застрахован от всяческих неожиданностей? — спросил за его спиной Александр Петрович.

— Ничем, кроме моего обещания молчать, — ответил Смирнов, не оборачиваясь, и вышел вон.

— Все в порядке? — спросила очаровашка. Как все хорошие секретарши, она должна была разобраться, кто он такой.

— У кого? — удивился Смирнов.

— У вас, конечно.

— Твое дело, крошка, беспокоиться о том, чтобы у твоего шефа все в порядке было. Сообщаю тебе: у него пока все в порядке, — злобно и от этого многословно высказался отставной полковник.

— Милана! — позвал секретаршу появившийся в дверях Воробьев, но вдруг заметив в приемной Смирнова, фразу не продолжил.

— Хорошо, что вышел, — заметил Смирнов. — Дай-ка портсигар.

Воробьев вынул из кармана и протянул ему портсигар. Смирнов раскрыл его, горстью извлек папиросы и вернул портсигар Воробьеву.

— Чао, — сказал Смирнов, окончательно прощаясь.

47

Тряся сиськами, совершенно голая Алуська зигзагами спускалась к воде по крутому берегу Москва-реки — туда, где вокруг бутылок кругом полулежали серьезные, в годах мужчины. Алуся проследовала сквозь круг, ногами сбивая стаканы, перейдя на бег, сильно оттолкнулась от земли и нырнула в воду.

— Стоп! — рявкнул режиссер.

Алуся уже вынырнула и, трясясь, выбралась на берег. К ней бежали костюмерша с махровой простыней и теплым халатом и помреж со стаканом водки.

— Это что такое? — подумав, тихо спросил Кузьминский.

— О чем ты там, Витя? — не расслышав, спросил сверху режиссер. Он рядом с оператором сидел на стреле крана с кинокамерой, которая следовала за Алусей во время ее прохода и пробега.

— Я так понимаю, что ты параллельно снимаешь другой фильм, да? — саркастически поинтересовался Кузьминский. — По чьему сценарию, Аркадий?

Эту тираду режиссер уже расслышал: механики за веревку притянули стрелку к земле. Режиссер ступил на жухлую траву и ответил не менее саркастически:

— По твоему, Витюша, по твоему не очень хорошему сценарию.

— Где в моем не очень хорошем сценарии голые бабы?! — заорал Виктор.

— Мы по возможности улучшаем не очень хороший твой сценарий, — скромно признался режиссер и обнял подошедшую Алусю за плечи. Алуся поверх теплого халата была закутана в пуховик, но еще не согрелась: синие губы сжаты в куриную гузку, красный нос изрядно подтекал.

— Все, б-б-больше не могу, — сквозь ик сказала она.

— Может, еще дублик? — ласково спросил режиссер. Алуся в ужасе замотала башкой. Тогда режиссер спросил у оператора: — Гена, у тебя все в порядке?

— Откуда непорядку быть? Кодак, — успокоил оператор.

— Тогда ради тебя… — поцеловав Алусю в щеку, объявил режиссер.

— Съемка закончена!

Многочисленная съемочная группа засуетилась так, как никогда не суетится на съемке: святое дело — сборы домой.

— Так откуда все-таки голые бабы? — настырно добивался ответа Кузьминский.

— Не бабы, а баба, — поправил режиссер, но, вспомнив про стоящую рядом Алусю, тотчас уточнил: — И даже не баба, а прелестная девушка с очаровательной фигурой.

Теперь Алуся поцеловала в щеку режиссера и сказала:

— Пойду переоденусь.

Кузьминский взглядом проводил Алусю до автобуса и сказал:

— Дешевка ты, Аркадий.

— Эй, полегче! — предупредил режиссер.

— Да что полегче?! — отмахнулся от него Виктор. — Все голых снимают, и ты туда же. Как же, мода!

— Не мода, а зритель.

Кузьминский махнул рукой и направился к автобусу, в котором переодевалась Алуся.

— Куда, куда? — заверещала костюмерша, караулившая вход, но Алуся из автобуса крикнула:

— Если это Кузьминский, пусть заходит!

— Вы — Кузьминский? — спросила костюмерша. В съемочной группе обычно не знают сценариста.

— Кузьминский, Кузьминский, — успокоил ее Виктор и влез в автобус.