День отдыха на фронте

Хоть и попадал Петриченко в разные передряги, с воздуха на него наваливались много раз, осколками рубили колеса, в лапшу кромсали ценное имущество, но сержанту везло — уходил от немцев почти на ободах, оставался цел, так что разбой воздушный ему был знаком хорошо, но привыкнуть к нему он никогда не сможет. Сердце заходится настолько, что в горле возникает некая фанерная прокладка, дышать делается больно.

Пока не успокоится после такого испытания Петриченко, пока не переможет несколько минут и не утихомирит свое сердце, ехать дальше не в силах.

Делать нечего, что есть, то есть, у каждого человека — свои болячки…

Не надо было говорить ему, что налетов сверху больше не будет, и обнадеживать людей, и тем более сгонять с подножки Вольта, — немецкие стервятники объявились еще раз, уже перед самым закатом, перед тем как начало темнеть, — в воздухе возникли два "мессершмитта" с рыцарскими эмблемами на тощих вытянутых телах.

Только в повадках их ничего рыцарского не было: красные кресты, украшавшие кабины машин АПК, совесть у этих вояк не пробудили (да и будить там, наверное, было нечего), на хорошей скорости выскочив из облачной наволочи, они тут же начали атаку.

— Во-о-оздух! — запоздало закричал Вольт.

Колонна находилась в длинном неровном поле, разделявшем два сосновых перелеска. Впрочем, среди деревьев виднелись и белые березовые стволы — перелески были смешанными, в них плотными колками росли не только березы, но и дубки, и клены, и еще какие-то деревья — скорее всего, южного происхождения, названия которых Вольт не знал.

Петриченко дернулся, выматерился с глухой тоской, резко надавил на педаль тормоза, но увидев, что сзади на него падает громоздкая тень, в тот же миг включил скорость и что было силы нажал сапогом на небольшую, до блеска надраенную подошвой продолговатую железную плошку газа.

Две небольших бомбы, которые швырнул "мессер", разорвались позади, причем одна попала не в колею, а на обочину, ушла за кювет, подняла целую кучу земли и полевого мусора.

"Мессершмитт" взревел сдавленно, рванулся вверх и через мгновение очутился в сером водянистом облаке, так кстати заползшем в этот лесной квадрат.

Спасение у Петриченко было только одно — быстрее достичь лесной кромки и уйти под прикрытие спасительных крон. Полтора километра, отделявших головную машину от опушки леса, сержант одолел секунд за двадцать, машина его никогда, наверное, не ходила с такой оглушительной скоростью.

Он сумел нырнуть в лес, затеряться там, прикрытый сверху соснами, не был виден летчикам, а вот последняя машина, за баранкой которой сидел простой брянский парень по фамилии Сидоров, от резкого ощущения опасности слипшийся с рулем, выворачивавший голову от предсмертного напряжения то вбок, то вверх, но и в этом положении ничего нельзя было увидеть, — угодил под спаренную пулеметную очередь.

Переднюю часть "газона" со слабеньким писклявым мотором очередь совсем не тронула — даже царапины не оставила, а вот заднюю распотрошила основательно, железки все, трубки, змеевики порубила словно топором… А ведь эта часть была важна так же, как и помывочное отделение… Бедный Сидоров, увидев железные ошмотья, оставшиеся от важного агрегата, чуть сознание не потерял.

Лейтенанту Никанору Петровичу тоже чуть плохо не стало: получалось, что бойцов генерала Симоняка они помыть, конечно, помоют, хотя и не всех, а вот насчет борьбы с "фронтовыми подругами"… Тут они вообще свою боевую задачу не смогут выполнить. Нечем ее выполнять.

Впрочем, в непростые минуты эти задача стояла совершенно иная — надо было оторваться от "мессеров", все сделать, чтобы они оставили боезапас свой в лесу, в поле, в болоте, где угодно, но только не на крышах машин АПК. Отряд их хоть и является единицей полубоевой, стоящей в третьем ряду фронтовых порядков, а сделать может не меньше какой-нибудь готовящейся к атаке стрелковой роты.

Примерно так описывал роль автопароформалиновых камер на фронте какой-то говорливый майор из штаба Симоняка.

Жадно, захлебываясь горючим, выли моторы "мессеров" — жаждали пираты крови, исковерканного металла и раздавленной, изжульканной плоти, испуганно выли моторы машин, которые казались фрицам, находящимся под облаками, на высоте положения, обреченными — если с первого захода они в этих скрипучих тихоходов не попали, пролетели мимо, то во второй заход попадут обязательно.

Тем более, машиненки эти, заползшие в лес и считавшие себя спасшимися, ждет нехороший подарок — голое поле, напрочь выскобленное снарядами и бомбами, там их самолеты люфтваффе и атакуют, заставят задрать копыта вверх… Пусть сушат резину.

Не ведали немцы, так размышлявшие, что водитель головной машины, наряженный в телогрейку, украшенную несколькими заплатами, это тоже знает, поскольку несколько раз уже ходил по здешним дорогам, пробовал их на зуб и в памяти своей даже карту нарисовал. Теперь он эту карту и использовал.