День за днём

В таких мгновениях мы не властны – не от нас зависит их вызвать или предотвратить. Но вслед за ними наша водя свободна, и учёный, философ или поэт стремится воссоздать то, что он увидел. Однако у него получается лишь намёк на то, у поэта, возможно, сказка – не от этого места и времени, не от этой действительности. И не от читателя зависит увидеть за нею то.

Есть в моём города старый аристократический район, и улицы, дома его и даже люди на улицах и в домах часто производят на меня такое действие. Мне начинает вдруг казаться, что всё это не здесь, или не теперь. И что девушка, спешащая впереди или развешивающая бельё на балконе, – существо какой-то иной страны или эпохи. Теперь, когда я лучше знаю ту часть города, это бывает реже и слабее. Ведь даже названия улиц, случайно бросившиеся нам в глаза, иногда лишают их всего очарования. И, конечно, узнав семейное и социальное положение той девушки, мы не могли бы смотреть на неё так, как прежде.

Из сказанного видно, что́ я называю прекрасным и что́ – информацией. И что прекрасное таинственно – информация разрушает его. Чтобы оно явилось нам, мы должны утратить её; но это зависит не от нас. А в нашей ли власти возвратить её или обрести? Не должен ли для этого кто-то другой разбудить нас – заронить в нас желание вспомнить или посмотреть название улицы или навести справки о человеке? Уже одно это желание несёт некоторую информацию и может вспугнуть очарованье. Но поэт подробной информации не ищет, ему довольно того, что в этой доме живут или что эта девушка может любить; остальное у него – фантазия. Философ хочет большего – осмыслить прекрасное. А учёный стремится составить себе такое представление о дереве или облаке, которое отвечало бы опыту, т.е. несло наибольшую информацию. Своим творчеством он разрушает прекрасное наиболее решительно, а поэт – наиболее робко. Но все они разрушают его, так что остаётся одна информация – у поэта меньшая, у ученого бо́льшая, – и дашь намёк на него у поэта внятней. И потому произведение само не может вам его дать.

Когда Адам вкусил в саду Едемском от дерева познания, он был изгнан оттуда, потому что не мог больше видеть прекрасное. Дьявол заронил в Еве желание знать, а она передала его Адаму, и нет уже их райского блаженства. Вместо истины они получили ложь, ибо истина – в прекрасном, в информации нет истины. Обладание информацией – грех, а пребывание в прекрасном – святость; только Бог может дать нам её.

Информации становится всё больше, и всё дальше уходит от нас область тайны – та область, в которой живёт прекрасное, истина. Учёные, правда, знают границу этой области – ведь это они, отвоёвывая пядь за пядью у таинственного океана, наращивают остров знания. Но большинстве людей живёт в глубине острова, и до берега им далеко, – не то что прежде, когда каждый видел прибой из своего окна. Но иногда Бог берёт их оттуда и перекосит в Свой сад Едемский, зеленеющий где-то далеко в океане. – А что мы чувствуем, когда покидаем свой голый остров, но теряемся в волнах? Тогда мы не чувствуем ничего. – Итак, рост информации, развитие наук лишь умножает ложь, и нет ему оправдания? Но, быть может, его оправдывает сужение той области, в которой лежит истина. А, главное, – то, что научная теория намекает на саму истину – своей красотой, своим соприкосновением с тайной. Ученье шаг за шагом ведёт нас из середины острова к берегу, с которого мы, вглядываясь вдаль, пытаемся разглядеть прекрасное. Не этот путь требует столько сил, что в сравнении с ним конечный порыв уж кажется неглавным. Искусство же даёт нам крылья, которые легко переносят нас из обыденного на береговую скалу.

Я случайно замечаю, что балконы дома, мимо которого я прохожу, красивей и просторней других. «Неплохо бы жить в такой квартире, – думаю я. – Нет, не то. А вот что: этот дом – в белокаменной городе под пальмами – столице не ведающего потрясений острова, и квартирой этой владеет пожилой плантатор или состоятельный рантье...» Но начинается это как бы током, проходящим из телу, и я немощным моим языком пытаюсь описать его. Чаще после такой вспышки наступает обычная тьма – прекрасное вновь сменяется информацией, – но иногда сияние длится, пусть не столь яркое. Я думаю, информация при этом часто чередуется с прекрасным, и в среднем получается нечто промежуточное – не информация и не прекрасное, не истина и не ложь, не грех и не святость. Но в этом состоянии я могу быть ближе к тому или к другому, в зависимости от того, какие акты сильнее – прекрасного или информации.