Дэниел Мартин

– Ну я мог бы призанять главную идею. Ты ведь сама говорила, что можно.

– Знаю я эти твои игры. Со всеми нами гораздо легче сосуществовать, когда мы становимся лишь образами из твоего прошлого. Я думаю, ты – весьма оригинальное воплощение мужского шовинизма.

– Все писатели такие. Даже писательницы.

Кажется, она собиралась с этим спорить, но вместо этого опять устремила полный неодобрения взгляд в другой конец зала.

– И где же это будет?

– Подозреваю, это будет всегда в одном и том же месте. В размышлениях.

– А сценарий?

– Отдан на машинку.

– Доволен?

– Счастлив был закончить последнюю сцену.

– Как и тут.

– Это неправда.

Наверное, это на всех нас сказывается. Два месяца на это. Два месяца на то. – Она бросила на Дэна осторожный взгляд. – Не думаю, что тебе хватит терпения написать роман. – Он понимал, что она на самом деле имеет в виду под словом «роман», но не знал, как ответить ей, не обидев. – Наверняка опять возьмешься за сценарии – не пройдет и полгода.

– Даже года не дашь?

Она молча покачала головой, но так, что он впервые внимательно вгляделся в ее лицо и взял под столом ее руку.

– Поэтому я и не хотел, чтобы мы встретились.

Она наклонилась вперед, подняла локоть этой руки на стол, другой подперла щеку, внимательно глядя в кружку с пивом. «Пивнушка» постепенно наполнялась людьми, восемь или десять посетителей толпились у стойки.

– Не стану плакать. Это унизительно. – Дженни отобрала свою руку и снова откинулась к стене. – У меня не хватает смелости даже друзьям позвонить. Боюсь завтра домой ехать. Говорить с ними об этом. Притворяться, что это ничего не значит. – Она опять потупилась. – Лучше бы ты оставил мне какую-нибудь другую миленькую болезнь. Вполне тривиальную. Вроде сифилиса.

– Лучше, чем что?

– В самолете ко мне прицепился какой-то тип. Самолет был битком набит. А он сидел в соседнем кресле.

– И что же?

– Был довольно мил. Очень интересовался искусством. Театром. Какой-то босс в торговом банке. Только что развелся. Все мне в подробностях рассказал. Вел себя в высшей степени по-дурацки. Предполагается, что мы пообедаем вместе.

– Молодой?

– Чуть за тридцать.

– Он тебе понравился?

– Довольно симпатичный. Забавный. В Нью-Йорке был по делам. Рассказывал мне про то, как ему вызвали по телефону девицу, очень дорогую, высший класс. Как они провели всю ночь, просто разговаривая. До постели дело так и не дошло. А она сказала, так очень часто случается.

– А зачем ты мне про это рассказываешь?

– Потому что я не пойду с ним обедать.

– А почему у них не дошло дело до постели?

– Он подумал, что это может быть сговор с целью шантажа. И нечего менять тему разговора.

– Тогда опиши мне симптомы.

В бар явилась группа молодежи – трое мужчин, две девушки; при виде Дженни одна из них округлила глаза и открыла рот; Дженни приветственно подняла руку. Девушка сделала вид, что набирает номер телефона, Дженни кивнула в ответ; потом объяснила Дэну, что они вместе работали в репертуарной труппе, в Бирмингеме. Дженни внимательно наблюдала, как молодежь прошла к столику в противоположном конце бара; потом продолжала, не сводя глаз с этих людей:

– В самолете мне все время хотелось, чтобы ты был рядом. Чтобы сказал, что мне делать. Расспросил, что я чувствую.

– Значит, я и был с тобой рядом.

– Это звучит как одна из реплик в твоих сценариях. Все должно быть так, как должно быть. Не так, как есть на самом деле. – Тут она задала ему совсем наивный вопрос, но именно такую наивность он в ней и любил: – А она-то видит это в тебе?

Дэн заметил два-три взгляда, исподтишка брошенных в их сторону от столика молодежной группы – на Дженни, разумеется: успех! – и подумал, интересно, их не удивляет, что она так всерьез обсуждает что-то, опустив голову к самому столу?

– Ты же знаешь меня в геологическом разрезе, Дженни. А она – в историческом. В результате получается одно и то же.

– А она не возражает, что ты со мной встречаешься?

– Нисколько. Она ведь и сама была очень неплохой актрисой в студенческие годы, когда мы в Оксфорде учились. У тебя с ней гораздо больше общего, чем ты можешь себе представить.

– Кроме тебя.

Это было сказано так мрачно, что Дэну оставалось только улыбнуться… и подумать, что же еще не было у них общим; а кроме того – насколько легче был бы диалог с Дженни, если бы он его сочинил. Он прятал так много совсем недавних воспоминаний о Джейн, прятал уверенность, разрушавшую крохотную надежду, которая, как он знал, все еще втайне теплилась в душе этой девочки, что сидела сейчас рядом с ним; он знал, что вовсе не эта надежда заставила ее искать встречи с ним, она возродилась – против ее первоначального намерения – как только они встретились. Что в гораздо большей степени говорило о ее характере, чем льстило его самолюбию.

– Полагаю, ты ей все обо мне рассказал?

– Все о том, почему я никогда не был тебя достоин.

– Мечтаю, чтобы ты написал сценарий о женщине, которая в гневе убивает мужчину из-за его фальшивой порядочности. Я вполне сейчас способна на это.

– Не ты. Актриса, в тебе живущая.

– Вряд ли ты когда-нибудь видел во мне кого-то другого.