Деревня Пушканы

Пока Сильвестр ел похлебку, хозяин «Сперкаев» объявил, что будет платить ему двенадцать латов в месяц. Работать придется на совесть. Без дела не болтаться. И не шляться к Веронике Курситисов. Хозяин засунул руки в карманы штанов. Вообще чтоб нигде не шататься.

— Шататься? Где же я шатался?

— Нечего отпираться! Весь свет знает, что ты за приемной дочкой Курситисов волочишься. А Курситису это не по нутру. Курситис мой ближайший сосед. Потому и предупреждаю тебя.

— Сперкай! — Хозяином его назвать Сильвестр уже не мог. — Мы с тобой не венчались. Можешь что угодно говорить о работе, как мне жить у тебя, где спать, только о Веронике… О моей Веронике…

— Очумел ты, что ли… — бросила мыть посуду хозяйка. — Чего разошелся? Никто твоей Вероники у тебя не отнимает, если твоя она, если тебе приспичило. Только делай исправно свою работу да веди себя так, чтобы люди ничего не замечали. Женихайся на здоровье! Это можно!

— Зачем же об этом разговор?

— Совсем шуток не понимаешь.

— Конечно, не понимает, — опомнился теперь и хозяин. — Ну, подкрепился, так пошли за топорами!

2

Печальна, как тусклая луна, любовь Сильвестра и Вероники.

«Что хорошего я скажу ей? — думал Сильвестр в редкие дни, в которые ему удавалось договориться о свидании с любимой. Тайком встретиться поздно вечером в каком-нибудь тихом уголке. И с большими предосторожностями. — Как мне утешить Веру? Как тяжело, когда печальна невеста, а глаза ее полны слез… И ничего, ровно ничего не меняется к лучшему… Каждый день так же сумрачен, как предыдущий».

Встречаться с Вероникой Сильвестру удавалось в лучшем случае раз в неделю, хоть со двора Сперкаев отчетливо виден дым очага Курситисов, а их петух каждый час перекликался со сперкаевской куриной стаей. Изо дня в день Вероника и Сильвестр находились почти рядом, часто даже слышали голоса друг друга и все же были в разлуке. Может быть, виновата та осень, он так безудержно пообещал тогда невесте всяческих радостей. И вот они в разлуке, потому что он одинок и беден. Бедность — самый большой порок, говорили ему те, с кем он вместе просидел эти несколько месяцев в тюрьме. Может, оно и так. Но Сильвестр все равно думал о том, как бы скорей встретиться с Вероникой. А то подумать даже страшно — невеста разуверится во всем, во всем.

И по-прежнему, когда он шел на свидание, ему до боли хотелось обрадовать чем-нибудь любимую, сказать, что сученая нить надежды стала, наконец, тугой и крепкой. Но это было бы обманом. Напротив, то, что казалось раньше надежным, крепким, расползалось, будто было свито из мха.

Письма, которые он посылал депутатам сейма и кавалерам ордена Лачплесиса, оставались без отклика, жалобы в капитул ордена и канцелярию президента попадали в руки уездному начальнику, а тот всегда отвечал отрицательно. Когда Сильвестр обратился за помощью к ксендзу — Урбан всегда был истинным католиком, — святой отец призвал его к смирению и покорности. Урбан не знал, куда ему идти еще. Чем же он порадует Веронику? На свидание с любимой он шел теперь все тяжелее, и все больнее ныло сердце.

В прошлый раз Вероника сказала:

— Я придумала. Ей-богу, придумала. И совсем просто. А тебе это и в голову не пришло.

— Что же?

— Попроси хорошенько, — и она уткнулась лбом Сильвестру в щеку. А когда он наговорил ей все ласковые слова, которые только знал, Вероника сказала:

— Знаешь, уйду я от Курситиса. Пойду служить к чужим. За Даугавой, в Дигнае, лесничему нужна хозяйка для лесных рабочих. Прибирать, стряпать, латать. Барынька приходится мне дальней родственницей со стороны матери. Встретила ее во время большого отпущения грехов в церкви. Обещала с мужем поговорить. И когда я там буду, то уговорю их еще одного лесоруба нанять. Хоть за меньшую плату. Мы тогда будем вместе и поженимся. Много ли нам с тобой надо. Когда у нас есть самое главное — любовь.

В тот вечер они впервые после долгого перерыва опять ворковали о будущем. О том, что у них может получиться, как они поступят и чего им хотелось бы. Им казалось, что они идут звенящей рощей, в которой шумит весенний ветер, благоухают цветы и само время остановилось, чтобы послушать их.

И вот Сильвестр осторожно крался в сторону рощи бывшего фольварка Пильницкого. Рощу эту тоже следовало называть бывшей, потому что сразу после раздела поместья Юрка Спрауниек, которому достался этот участок, позвал из местечка скупщика Борку, и за одну зиму славную рощу извели. Теперь тут росли лишь жалкие побеги. Но как бы ни было, а таким несчастным влюбленным, как Вероника и Сильвестр, встречаться здесь было хорошо. Здесь нет даже ягодников и собирателей лечебных трав, как на Болотном острове, в лугах.

Опасливо озираясь, Сильвестр сделал крюк, миновал котловину, стоячие воды которой подернулись иззелена-желтой ряской; они казались застланными неровно сотканным, узловатым и сильно изношенным покрывалом. Возле самых Сильвестровых ног поблескивала ржавая влага, под блеклым мхом хлюпала вода, всплески ее громко отдавались в предвечерней тишине. Сильвестр старался идти, где посуше.