Дерево-людоед с Темного холма

Меня поражало то, как Пэйн любил детей. Детей пустошей трудно было назвать милыми. Щуря хитрые глазки, они были робкими только когда знали, что получат конфеты; но стоило тем закончиться, как дети начинали искать, что бы ценного украсть. Завидев меня, они начинали выкрикивать неприличные слова и обзываться. Должно быть, их этому научили местные девицы[80].

Иногда дети сбивались в шайки, промышляющие карманным воровством. Не умудренный опытом ребенок мог просто подойти и с милой улыбкой похлопать по карманам брюк мистера Пэйна. Монеты ведь всегда можно узнать по звуку! Увидев шанс обогатиться, ребенок засовывал в карман грязную ручку и крал несколько монет.

Но даже тогда Пэйн ничуть не сердился, а лишь, улыбаясь, говорил мне:

– Еще один проблемный ребенок.

Я даже сомневалась в том, способен ли мистер Пэйн испытывать гнев. Я решила, что, возможно, такими были все англичане.

Было еще кое-что, всегда поражавшее меня в Пэйне. Когда шел сквозь толпу японцев или вдруг решал сойти с дороги, он не просил прощения и не ждал, что ему уступят дорогу, а подняв трость, касался ее концом тела идущего перед ним человека и двигал вправо-влево, как бы расчищая себе путь. Подобные действия больше походили на команду для скота, и мне, как японке, становилось немного обидно. Однако я быстро привыкла к этому жесту, решив, что он, должно быть, вполне естественен для представителя нации, захватившей колонию.

Пройдя через трущобы к рынку и торговым улицам, я испытала облегчение, услышав популярную песенку, доносившуюся из одного из магазинов. Но даже в этом месте было много маленьких негодяев, чинивших нам всякие неприятности. Завидев мою чистую одежду, они обливали меня мутной водой, зачерпнув ее из лужи бамбуковой корзиной, или кидали галькой мне в голову. Иногда могли просто тыкать пальцем и выкрикивать всякие гадости.

Я грустила из-за того, что отличалась от других детей, учившихся в школе Пэйна. Все они были иностранцами. Однажды я с тревогой спросила его, не ненавидит ли он японских детей. В ответ Пэйн, с улыбкой протянув грязной японской девочке несколько монеток, повернулся ко мне и сказал:

– У этой девочки очень симпатичное личико, совсем как у японской куклы. Положи ее в ванну и сотри грязь губкой, и она обязательно станет милым ребенком.

2

Когда двое детективов вернулись в дом, Юдзуру сидел за обеденным столом, и они решили расспросить его о самочувствии госпожи Ятиё.

– Она пришла в сознание, – одновременно ответили Юдзуру и Тэруо.

– Смогла встать и даже немного пройти на костылях, – продолжил Тэруо. Похоже, оба мужчины ходили в больницу.

– Отлично. Она заговорила? – спросил я.

– Она не может говорить, но, кажется, может писа́ть, – ответил Юдзуру.

Похоже, Ятиё медленно шла на поправку.

После обеда Митараи спросил у супругов Макино о мистере Пэйне. Они хвалили его, были благодарны за заботу во времена работы в школе. По их словам, он был вежлив, внимателен и всегда выполнял свои обещания.

Несмотря на то что Пэйн был представителем нации, одержавшей победу в мировой войне, он не испытывал к японцам презрения, уважал японскую культуру и был очень добр – полагаю, в этих словах могла быть какая-то доля лести. Однако, возможно, он действительно был хорошим человеком.

Во время своих прогулок Пэйн часто заглядывал в фотоателье, чтобы похвастаться найденными редкими фотоснимками. Иногда просил скопировать и перепечатать некоторые из них. Он совсем не говорил по-японски, но его спокойный и терпеливый характер позволял вести разговор без переводчика.

Господин Макино вспомнил еще кое-что. Несмотря на то что Темный холм Кураями часто называли так из-за недостатка солнца, его родной дед рассказывал ему, что на название повлиял оборот «кура-га-яму» – «остановить седло», то есть, буквально, остановить лошадь.

Существовала легенда, что Минамото-но Ёритомо[81], отправившийся в дальнюю поездку верхом, остановил коня на вершине холма и долго смотрел на открывающийся с него вид. Дед часто повторял, что по этой причине запись названия холма иероглифами была неправильной. Об этом господин Макино также рассказал Пэйну.

Митараи заперся в кабинете мистера Пэйна и приступил к изучению огромного количества записей и документов. Он заметил, что у англичанина была привычка делать записи на полях прочитанных книг, а также на титульных листах и форзацах. Стоило набраться терпения – неизвестно, какие ценные сведения и материалы удастся обнаружить в итоге!

Леона и Миюки, быстро закончив с уборкой после обеда, присоединились к Митараи. Юдзуру наверняка предпочел бы также прийти в кабинет мистера Пэйна вместо того, чтобы присматривать за пьяной Тинацу.

Сложно представить, что расследование столь страшного преступления могло заинтересовать молодых девушек, но рядом с Митараи они были переполнены энтузиазмом – как океанологи, изучающие редких морских звезд. Митараи это явно раздражало, но Леона, страстно желая побольше узнать о Джеймсе Пэйне, не отходила от него ни на шаг.

– Эй, Митараи! – обратился я к другу, читавшему книгу, стоя на четвереньках на ковре.