- Товарищ комиссар! Вы за нашу семейную жизнь не волнуйтесь! - вступила в разговор Наталья.
- Ваша семейная жизнь в тылу у немцев это моя жизнь! Понятно? - прикрикнул на них Тарасов. Мачихин снова чуть сжал его плечо.
А из-за другого плеча выскочил адьютант Михайлов:
- Как просили, товарищ подполковник, вот печать бригады, вот бланки…
- Хххе - опять качнул головой Тарасов. И, чуть присев и положив на колено серый лист бумаги, что-то зачеркал на нм карандашом. Потом дыхнул на печать и смачно шлепнул по бланку.
- Первый раз, блин, женю… - ухмыльнулся он. - Что тут говорить-то надо, а комиссар? - повернулся он к Мачихину.
Тот по-доброму улыбнулся:
- Ты женат-то, а не я…
Тарасов улыбчиво повернулся к новобрачным:
- Объявляю вас мужем и женой, в общем! Документ вот, а в книжках красноармейских мы дома штампы поставим. Как вернемся. Договорились?
- Так точно, товарищ подполковник! - а голоса-то у Наташи с Митей дрожали…
- Шагайте по подразделениям. трёхдневный отпуск получите за линией фронта.
- Николай Ефимович… - укоризненно протянул Мачихин. - Ну, нельзя же так…
- Не понял, товарищ комиссар? - развернулся Тарасов к Мачихину.
Вместо ответа тот махнул рукой адъютанту. Тот протянул комбригу вещмешок.
Тарасов засмеялся от неожиданности:
- Вот я старый пень. Забыл совсем…. Держите подарки, ребята!
Кузнечик смущено взял из рук командира бригады худой мешок.
- Удачи вам. И детишек нарожайте после войны! Лады? Пойдем, комиссар!
Скрипя мокрым мартовским снегом командир и комиссар бригады удалились в подлесник.
- Комиссар, собери-ка политработников. Пусть объявят по бригаде, что свадьбу играем сегодня.
- Понял тебя, командир, сделаем…
А Наташка, по неистребимому своему женскому любопытству сунула нос в вещмешок.
- Митька! Живем!
В мешке оказалась буханка хлеба, банка каких-то консервов и фляжка с чем-то булькающим…
Свадебный подарок - это самое дорогое, что есть у тебя сегодня.
Это была последняя буханка хлеба, последний спирт и последняя трофейная тушёнка.
Если, конечно, не считать госпитальные запасы. Их, как говорят в Одессе ещё есть. Ещё…
Тарасов надеялся, что завтра это 'ещё' считать не будет.
А Митя-Кузнечик и Наташа Довгаль надеялись, что завтра не наступит никогда…
- Увидимся послезавтра? - сказала она ему.
- Конечно, - ответил он. - Хлеб раненым…
- Да, мой хороший…
И они стали целовать друг друга. Первый раз на виду у всех.
Вещмешок упал на грязный снег…
- Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант, - похлопал Кузнечика по плечу сержант Заборских.
Тот оглянулся:
- Отстань, сержант! Не видишь? Мы женимся!
- Вижу… - хмыкнул Заборских. - У нас вам подарок есть. Пойдемте, а?
Подарком оказалась землянка.
Самая настоящая.
Пока лейтенант с Наташей ходили к комбригу бойцы, оказывается, вырыли на крохотном пригорочке узкую яму. На самое дно - глинистое и мокрое - набросали полушубков, собранных с убитых в последнем бою. Завалили их сосновым, духовитым лапником. Он мягче елового и не такой колючий. Сверху жердями устроили тонкий настил. Укрыли его длиннополыми немецкими шинелями. Соблюли маскировку - забросав их прошлогодней мокрой листвой. Правда, лаз получился узкий. По одному только пробраться можно.
- Извините, товарищ лейтенант, но самое высокое место тут, чтоб не мокро было ночевать, - как обычно хмуро, без тени улыбки сказал сержант.
Наташа почему-то резко отвернулась. И покраснела…
Лейтенант закусил губу. Потом, чуть поколебавшись, протянул вещмешок сержанту:
- Раздели фляжку по взводу. Хлеб и тушёнку в госпиталь передай.
Сержант удивленно посмотрел на лейтенанта:
- Откуда?
- Оттуда! - сглотнул слюну лейтенант.
- Дурак ты, лейтенант! - Заборских резко развернулся и почавкал по мартовскому снегу к взводу.
Кузнечик так и остался стоять с вытянутой рукой.
Он попытался что-то сказать, но не успел. Наташа приобняла его сзади:
- Вот и наш первый дом, да?
- Что?
- Хорошие у тебя ребята… Пойдем домой! Не послезавтра, сейчас. Пойдем?
Митя повернулся к ней. Прижался, уткнувшись в тёплые, пахнущие молоком и хлебом волосы…
- Пойдем, хорошая моя!
И засмеялся:
- Три дня увольнительных положено! Свадьба же!
Она улыбнулась, вязла его за руку и молча повела в земляночку. Первой забралась она, скрываясь от любопытных, завидующих по-доброму, и - почему-то - грустных солдатских взглядов.
Олешко все же заметил, что взвод его, уже ставший по численности отделением, скрылся за деревьями. И, просунув в лаз мешок с продуктами, полез внутрь.
Укрылись они его полушубком. На ноги бросили ее шинельку. Простынью стал чей-то изорванный маскхалат.
А демянские леса укутывала черным снегом ночь. И где-то ангелы взлетали на боевое задание…
- А я помню тебя… - шепнула она ему, когда они перестав ворочаться, улеглись лицами друг к другу. - Увидела и сразу-сразу влюбилась.
- Прямо так и сразу? - беззвучно засмеялся лейтенант Олешко.
- Прямо так и сразу. И бесповоротно. И навсегда, - она осторожно коснулась мягкими губами его колючего подбородка. - Колючий мой… Как хорошо, что ты колючий!
- Почему?! - удивился он, слегка отпрянув от ее лица.
- Не знаю… Нравится твоя щетина…
- Глупышка моя…