Десантура

- Ага! Твоя! Поцелуй меня! Крепко-прекрепко! - она закрыла глаза и подставила ему губы.

Осторожно, словно касаясь хрустальной драгоценности, Кузнечик прижался к ней.

- Крепче! - выдохнула Наташа.

Вместо ответа он расстегнул дрожащей рукой верхний крючок гимнастерки.

Толком они не умели целоваться. Первый поцелуй он как первый выстрел. Всегда в молоко… Они вообще ничего не умели. Но любовь и война - быстрые учителя.

Руки их, словно ласточки, порхали друг по другу. Словно торопились натрогаться друг друга.

- Муж мой…

- Жена моя…

Она перебирала его волосы, он целовал ее кожу.

Звякнули пряжками ремни…

А потом они перестали говорить. Им было некогда. Они любили. Над лесом, в темной воде облаков пролетали, вместо бомбардировщиков, тихие ангелы… Никто их не видел, никто. Небо высоко, до него рукой не достать и глазом не увидеть. И утро ещё далеко.

- Поешь, мой хороший… - сказала она потом.

Он улыбнулся. Неловко приподнялся. Отломил от буханки кусок и молча протянул ей. Она откусила крохотный кусочек и на открытой ладони поднесла к его лицу.

Аккуратно, слизывая каждую крошку, он больше целовал ее ладонь, чем ел. Отталкивал только для того, чтобы она тоже поела. И не было в этом мире вкуснее этого промерзлого, старого куска хлеба.

- Хочешь ещё? - потянулся он за буханкой.

- Хочу. Не хлеба…

Он остановился в недоумении, вытащил из вещмешка тушёнку и фляжку с водкой.

Наташа засмеялась, как смеются счастливые женщины над смешными своими мужчинами. И потянула Митьку к себе. И вскрикнула неожиданно:

- Ой!

- Что? - испугался Кузнечик, и, резко разогнувшись, ударился головой о низкий потолок.

- Меня кто-то за волосы держит… - испуганно сказала она.

- Тише, тише, сейчас… - он нащупал в темноте ее косу. Провел рукой по ней.

Оказалось, коса просто примерзла к холодной стенке земляночки. Морозы по ночам ударяли все ещё не слабо, хотя радостные дни весны сорок второго уже сгоняли черный снег сорок первого.

А молодожены и не замечали этого. На то они и молодожены…

Он подышал на заледеневшие волосы Наташи. Потом, непослушными, давно опухшими пальцами, осторожно дернул и освободил ее.

- Смешная ты моя…

Вместо ответа она ткнулась ему в грудь.

- Повернись-ка ко мне спинкой, - поцеловал он ее в макушку. Она кивнула молча.

- Чтобы волосы не примерзали к земле, да?

- Да, моя хорошая, да… Какая нежная кожа у тебя?

- Где?

- Везде… Утро ещё далеко…

А где-то вставало солнце. Небо серело, низкие облака обнимали друг друга, живая тишина плыла над лесом. Ангелы пошли на посадку.

- Товарищ лейтенант! Подъем! Извините, но приказ! - кто-то дергал лейтенанта Олешко за ногу…

12.

- Невероятно! То, что вы рассказываете - просто невероятно, господин Тарасов. Женщина и война - это нонсенс! Тем более, что женщина в подразделении - это всегда путь к моральному разложению!

- Это вы про ваши солдатские публичные дома? - ухмыльнулся Тарасов.

- Нет, - отрезал фон Вальдерзее. - Публичные дома - это необходимость. Солдат должен расслабляться. Иначе он превращается в зверя.

- Что, и тут, в котле, у вас есть проститутки? - удивился подполковник.

- Увы, нет возможности их содержать. И поэтому некоторые солдаты и даже офицеры вынуждены вступать в связи с русскими женщинами. Впрочем, мы на это смотрим без особого осуждения. В конце концов, победители имеют право внести свежую кровь в побежденный народ.

- Вы ещё не победители, - ответил Тарасов.

- Это дело времени, - отмахнулся фон Вальдерзее.

- Знаете, герр обер-лейтенант, мы прекрасно знаем, что некоторые женщины вступают в связи с вашими солдатами и офицерами. Более того, мы даже сталкивались с такими женщинами.

- Где?

- В том самом Опуево.

Обер-лейтенант вдруг заколебался. Он пытался соблюсти грань между разговором по душам и допросом. С одной стороны, чем ближе контакт с допрашиваемым, тем больше он расскажет. С другой стороны, Тарасов - как это говорят русские, тертый калач? - прекрасно знает все уловки и хитрые ходы. Сидит и улыбается. И сравнивает со следователями НКВД.

- Давайте-ка, господин подполковник перейдем к делу… - решил обер-лейтенант.

- Давайте, - пожал плечами подполковник.

- Расскажите об операции в районе Большого и Малого Опуево…

***

Транспортников так и не было. А значит бригада оставалась без продуктов, боеприпасов и медикаментов ещё как минимум на день. А это ещё несколько десятков ослабленных, обмороженных и… и умерших без необходимой помощи.

Бригада таяла на глазах. А приказа на атаку немецких продовольственных складов так и не было.

- К черту! - первое, что сказал Тарасов Мачихину после того, как отоспался в своем блиндаже после удачной ночи.

- Что к черту? - удивился комиссар. - Попей-ка чаю.

Чай ещё был, да… Им и спасались от голода. Правда, от большого количества жидкости и постоянного холода, не выдерживали почки. Минут через десять после очередной кружки мочевой пузырь переполнялся. Причем, неожиданно и резко. Главное, успеть расстегнуть штаны. Иначе обжигающая вначале моча моментально замерзала и белье буквально примораживалось к коже. В обычных условиях - ерунда. Забежал в тепло, отогрелся и нормально. А тут доходило до ампутаций…