Destroyed. Падшие ангелы

– Со всеми начальниками согласовали? – поднимаю на мужчину глаза. Тот кивает. Подписав документ, возвращаю его владельцу.

– Николай Германович, – произносит Леонид Андреевич, вот только договорить он не успевает. Внезапно распахивается входная дверь кабинета, с оглушающим грохотом ударяясь о стену. Подняв глаза, вижу в стоящую в проеме Еву. Разъяренную. Чуть сбоку от нее нанятый мной телохранитель жены. Олег. А позади них с испуганными глазами олененка Бэмби мечется секретарша.

– Леонид Андреевич, свободны. Я позже вызову вас, – киваю, мужчине. Тот, ни секунды не медля, пулей выскакивает из кабинета.

– Николай Германович, простите, но я ничего не мола сделать, – извиняется Лена, едва ли не трясясь от страха.

– Все в порядке, – делаю ей знак удалиться.

Дверь закрывается, оставляя нас втроем.

– Олег, подожди за дверью, – бросаю команду охране.

Спустя пару секунд мы совершенно одни. Она неподвижно стоит в дверях кабинета. Ева настолько зла, что даже воздух вокруг нее густой, наэлектризованный, почти потрескивает от напряжения. Вокруг так и пахнет электричеством. Докопалась все-таки до правды, упрямица.

– Ты врал мне. Я была у твоего друга, Алексея, он все рассказал, – подтверждает мои догадки. Ее голос дрожит, а напряженные руки судорожно сжимают ворот футболки. Сейчас общение с ней – ходьба по минному полю. Любое неосторожное движение и рванет, потом не соберешь по кускам.

– Что он тебе рассказал? – мой голос наигранно спокоен, хотя внутри настоящая буря.

– То, что с твоей подачи посадили Руслана, издевались над ним, – Ева начинает говорить шепотом, но с каждым последующим словом ее голос все громче и громче. – То, что Кирилла убили по твоей указке. Повесили в камере, – тычет в мою сторону пальцем. Я стою на месте, не отводя от нее глаз. Вижу, как ее глаза наполняются слезами, лицо искажено страдальческой гримасой, а тело сотрясает мелкая дрожь.

– Ева, какого хрена ты во все это лезешь?! – вскакиваю из-за стола, направляюсь в ее сторону. Злюсь на себя, на нее. – Ты хочешь родить раньше времени? Я же тебе сказал, что сам во всем разберусь.

– Ты уже разобрался, – на ее губах змеится ядовитая улыбка, в то время как она медленно пятится от меня назад. И то, что я читаю в ее взгляде, обращенном ко мне, лишает последней надежды на положительный исход. В ее глазах – приговор для меня. Я потерял. Потерял ее, черт возьми. Все мои слова сейчас – пустое сотрясание воздуха. Они не помогут, не оправдают меня. – Из-за тебя похитили Кристину. Ты столько жизней загубил, Кай! – не замечает, как срывается на крик. – Неужели ты считаешь себя вправе совершать такое???

Смотрю на нее. Измученную, исхудавшую. Руки и ноги – кожа да кости. Только живот торчит. Сколько же в ней сейчас боли, разочарования. И острым лезвием вспарывает грудь мысль о том, что виновник ее горя – я. Удавиться, только не видеть ее такой: потерянной, несчастной, далекой от меня. Словно в прежний кошмар попал.

– Этот урод чуть не изнасиловал тебя, – приближаюсь к ней. Стараюсь сохранять спокойным свой тон, только вот-вот – и разорвет на ошметки. – Он закрыл тебя в психушке, Ева! Из тебя бы сделали овощ, если бы мы с Лехой не успели вовремя! – осекаюсь, понимая, что кричу во все горло. Отворачиваюсь от нее, пытаюсь хоть немного остыть. – Ты бы так и существовала дальше, живым трупом была, – на последнем слове какие-то вибрации в голосе. И грудь, будто удавкой, стягивает так, что не вздохнуть, не выдохнуть. Хочется орать во все горло. Хочется все вокруг разнести к чертям собачьим. Только больше бы не видеть на себе такого ее взгляда, полного разочарования.

– Ничего из этого не давало тебе права убивать его, – шепчет она трясущимися губами. Я вижу мокрые дорожки на ее лице, я вижу, как часто и рвано вздымается ее грудь. И дикий страх в сердце иглой. За нее, за ребенка.

– Я его не убивал, – нагло вру, смотря прямо в ее глаза. Сейчас это единственный верный способ.

– Хватит врать! – мои слова разжигают в ней еще большую ярость. – Ты монстр, ты чудовище, Кай. Я… все это время я жила с убийцей. Ты врал мне! Смотрел мне в глаза и врал, что отпустил Руслана! – рычит она.

– Я врал, чтобы защитить свою семью! Тебя, девочек! – перед глазами пелена. Чувствую, что больше не могу отмалчиваться. Ее слова так больно ранят. Даже истекать кровью тогда, после ранения на окраине города было не так болезненно, как ощущать на себе ее презрение. – Думаешь, и я не мучился? Только у меня выбора не было. Вырыл глубокую яму в земле и похоронил глубоко свою совесть и другую херню. Потому что мне до сих пор в кошмарах снится тот день, когда я нашел тебя в психушке!

Молчит. Смотрит на меня пронзительно. Так, что до мозга костей пробирает.