Дети ада

— А ты думал, что гадить можно только тебе? — ухмыльнулся Нильский. — Думал в милицию попрусь? Нет, мразь, я с тобой покруче посчитаюсь! Не забудь про бабки. Можешь на адрес Сони по почте переслать или мне в офис занести. Хорошо, срок тебе месяц.

— Если бабки не будут, я тебе вторую ручонку, кроме всего прочего, отверну, — добродушно заметил крепыш. — За мной не заржавеет.

— Будьте вы все прокляты! — злобно сплюнул себе под ноги Тухлый. — Зачем руку-то надо было ломать?

— В этой ручонке у тебя был зажат газовый баллончик, приятель, — спокойно сказал крепыш. — А я не люблю, когда мне плюются в лицо газом. Усек?

— Минуточку, Пал Палыч, — подошел к нему Рогожин. — Забудь, пожалуйста, мой домашний телефончик, понял?

— Чего еще? — ощерился тот.

— Не звони мне по ночам и дружкам своим закажи не звонить. Зачем же тебе в такие-то годы ходить инвалидом?

— Пошел ты! — процедил Тухлый.

Рогожин протянул руку, чтобы схватить его за плечо, но он испуганно шарахнулся к двери.

— Значит, вы заодно, — пробурчал он.

— Да нет, — сказал Иван. — У нас, Пал Палыч, разное... Так про телефончик не забудьте!

— Я ничего не забываю, — ответил Тухлый и скрылся в подъезде.

— А как вы тут оказались? — спросил Станислав. — Простите, не знаю как вас?

— Иван Васильевич, — ответил Рогожин. — Мне тоже нужно было с ним потолковать...

— Ну тварюга! — восхитился Станислав. — Всем успел нагадить! Он хотел Соне, подкараулив ее у подъезда, бритвой порезать песцовую шубу! Она стоит... ого-го! Хорошо, прохожие помешали...

Крепыш курил и смотрел на собаку, подпрыгивающую у бака. В отличие от кошек ей никак не удавалось туда заскочить.

— Пошли, Стас, — коротко обронил он, затаптывая окурок. — Вызовет «скорую» или милицию, зачем нам надо?

Нильский снова протянул руку Рогожину и тот снова ее пожал.

— Стас, Болтунов, конечно, большая сволочь, но ногами лежачего не стоило бы бить, — добродушно заметил Иван.

— Большая, говорите, сволочь? — возразил Нильский. — Редкостная сволочь! Единственная в своем роде! Зачем только такие люди на свете живут?

— Ищите ответ на этот вопрос у философов древности, — улыбнулся Иван. — Они много на эти темы рассуждали.

— Отрываемся, Стас! — тревожно взглянув на шоссе, сказал крепыш. Он не проявил никакого желания познакомиться и назвать себя. Сразу видно — профессионал. И руку он сломал Тухлому не случайно. Так наверное, было и задумано.

— У нас машина за гастрономом, — сказал Нильский. — Подбросить вас?

— Я на троллейбусе, — улыбнулся Иван, заметив, что крепыш бросил на приятеля неодобрительный взгляд.

5

Иван стал свидетелем интересного интервью в очереди за хлебом. Аня попросила его до ухода на работу купить батон белого и круглый черный. Она себя с утра плохо почувствовала, по-видимому, простудилась.

Утро выдалось погожее, над крышами плыли белые облака. Здоровенные парни стояли на бойких местах и торговали чем придется, от кефира и молока до водки и заграничных соков в высоких полиэтиленовых посудинах. Крикливо одетые девицы курили американские сигареты, ели на улице желтые бананы и бросали шкурки под ноги прохожим. Особенно шиковали проститутки, они сразу выделялись в толпе: обтянуты нейлоном и эластиком, так, чтобы подчеркнуть свои формы. На всех смотрели свысока, с презрением. Они теперь могли себе позволить все то, что другим недоступно. Кроме иностранцев вокруг них всегда можно было увидеть похотливых южан с богатой мошной.

Иван стал в конце очереди в булочную на углу улиц Некрасова и Маяковской. Очередь протянулась на полквартала. Хлеб можно было купить только утром, к середине дня он полностью исчезал с полок. И ведь брали теперь не помногу, а все равно не хватало.

Подкатила светлая «девятка», откуда выбрались два шустрых корреспондента с видеокамерой и микрофоном. Вопросы задавала худущая черноволосая девица с ярко накрашенными губами, в сером плаще. Жужжащую заграничную камеру наводил приземистый, в желтой кожаной куртке бородач. Пышная шевелюра кольцами завивалась на его круглой голове.

— Мы из «Телефакта», — небрежно представилась девица. — Хотим вам задать несколько вопросов. За чем вы стоите?

— Ты же не слепая — за хлебом, — угрюмо ответила пожилая некрасивая женщина в старомодном габардиновом пальто и синем берете. Один глаз у нее был меньше, чем другой. И она постоянно им моргала.

— У вас большая семья? — не моргнув глазом, тараторила корреспондентка. — Сколько буханок вы купите?

— Четвертушку, — ответила женщина в берете. — Я одна. Мужа недавно похоронила.

— Больше не берете — боитесь, что зачерствеет?