Дети ада

Действительно, огненное светило раздваивалось, троилось, снова сливалось в одно, огромное, сияющее, будто улыбающееся. Облака куда-то отступили, небо было бирюзовым, а вершины деревьев будто облиты золотом и серебром.

— И еще я заметил, каждую Пасху погода солнечная, — сказал Антон. — Ни разу не помню, чтобы был дождь.

— Как нас воспитывали! Только от стариков и слышали, что есть такой праздник — Пасха!

— Слышишь? — положив спиннинг на борт лодки, произнес Антон.

Иван прислушался и уловил легкий серебристый перезвон колоколов.

— Вроде бы тут нет поблизости церквей? — удивился он.

— В Глубокоозерске звонят, — сказал Антон. — Недавно установили на церквушке колокола. Большевички еще до войны их сбросили с колокольни и увезли куда-то. Интересно, новые отлили или старые отыскали?

— У нас на Руси, наверное, и забыли, как отливают их, — проговорил Иван, снимая с крючка небольшого трепещущего окуня. Поглядев на него, выпустил на волю.

— Моя бабушка говорила, что в Пасху все сущее на земле и в небе ликует, мол, в этот светлый день празднуется верующими избавление через Христа всего человечества от власти дьявола.

— Может, в Пасху грех и рыбу ловить? — сказал Иван.

— Таня приготовила крашеные яйца, — улыбнулся Антон. — Не проголодался?

Встали они нынче рано, полюбовались на игру светила и отправились на лодке половить рыбу, не ради добычи, а ради удовольствия. Иван тут пристрастился к рыбалке. Часто один ловил — Антон был занят по хозяйству — кругом прозрачная зеленоватая вода, в проклюнувшейся осоке и тресте столбиками белеют цапли. Они на днях прилетели из дальних стран. Совсем неподалеку от лодки плавали гагары и утки. Раньше он то и дело вынимал железяку-якорь и искал уловистое место, а потом понял, что если долго сидишь на месте, то рыба сама подойдет. Щука редко балует рыболовов клевом, чаще других рыб берет окунь. Лещ кладет поплавок лишь в ветреную погоду, когда у берегов рябит, плотва же любит гулять на плесе.

Под ногами у них лениво шевелила жабрами небольшая щука, пойманная Антоном, шныряли в набравшейся на дне воде, окуньки. Щуку они забрали, когда причалили к берегу, а окуней Иван выпустил, оставив двух пораненных. На берегу их ждала белая кошка, вторая — Зинки-почтарки — жмурилась у навозной кучи. Игорек на рыбалку с ними не поехал, отправился с приятелем из прибывших дачников в лес за сморчками. Ладно, дачники не очень-то ладят с местными из-за их недоброжелательства, но казалось бы: чего ребятишкам-то делить? Ан нет, дачники дружили с дачниками, а местные — с местными. Впрочем, местных ребят было мало. Кто помоложе из сельчан, те давно обосновались в городах, а сюда приезжали как на дачу: посадить картошку, вскопать грядки, посмотреть ульи, у кого пчелы. Так что Игорек был счастлив, что из Петербурга прибыл его приятель Дима. Его родители купили дом неподалеку от них, но зимой в нем не жили.

На завтрак Антон было выставил бутылку, но Татьяна Васильевна молча убрала ее в шкаф, сказав:

— Кто с утра пьет водку? В обед и разопьете.

Антон с улыбкой развел руками:

— Потерпим, Ваня?

— По мне, чтоб ее и вообще не было, — отмахнулся тот. Он водку не любил, случалось в компании сидеть за столом, то предпочитал сухое вино или коньяк. Глобов рассказывал, что ему тоже предлагали по дешевке спирт и патоку, из которых можно было делать водку и вино, но он не стал связываться с этим делом, хотя оно и сулило громадные прибыли. Андрей Семенович не был пьющим человеком и если уж садился за праздничный стол, то на нем всегда выставлялись самые качественные напитки. У него была типичная русская черта — это гостеприимство. Он угощал даже малознакомых людей, удостоившихся чести быть приглашенными к нему на дачу в Комарово...