Дети апокалипсиса

– Из третьего он. Это Каримовых сын, старлея из министерства. У них еще и младший… э‑э‑э‑э… не важно, в общем…

Глаза мелкого мгновенно наливаются влагой. Губы сжимаются в упрямую белую нитку.

Я зло зыркаю на Илью, торопливо подшагиваю и присаживаюсь рядом с ребенком.

– Ну вот и славно! Значит, наш парень боевой, будущий пограничник! Меня, кстати, Алекс зовут, а тебя как? Не бойся, ты же видишь, мы свои. А хочешь, ножик дам подержать? Настоящий, военный!

Пацан угрюмо шмыгает носом и молча тянет руку. Его пальцы, кисть, предплечье – покрыты частой сеткой из порезов и царапин разной степени давности.

Он что, бетонные завалы голыми руками разгребает?

Вытаскиваю из ножен клинок, перехватываю за лезвие, протягиваю рукояткой вперед. Я еще не совсем понимаю, зачем вожусь с первым встречным. Быть может, уже завтра я буду равнодушно проходить мимо таких же замурзанных и голодных пацанов? Ведь имя им – легион! Всех не укрыть, всех не накормить…

Быть может…

Но очень надеюсь – что нет! Ибо зачем тогда жить? Исключительно ради себя? По‑сволочному это как-то…

Как вы яхту назовете, так она и поплывет. Мое проклятье, моя судьба. Мама трепала мне волосы и улыбалась: «Александр! С греческого – Мужчина. Защитник! Помни об этом, сынок!».

Я помню, мама…

Мелкий уверенно взял нож, придирчиво осмотрел его. Пощелкав грязным ногтем по лезвию, прислушался к едва уловимому звону и удовлетворенно кивнул.

Хмыкаю, заговорщически подмигивая:

– Годно?

– Булат!

Качаю головой:

– Не… Углеродистая рессорная сталь. До булата там – ой как далеко…

Ребенок хмурится, смотрит на меня сердито:

– Булат Каримов! Зовут меня так.

Илья цокает языком, качает головой:

– Ой-вей! Серьезное имя. Раньше такое только богатырям давали. Не тяжело носить, не запятнаешь трусостью славных предков?

Вскидываемся возмущенно оба. И я, и сын казахского старлея. Илья, незаметно от мелкого, семафорит мне левой половиной лица. Значит, не тупит он, а соображает, что говорит?

Булат грозно раздувает крылья загорелого и уже облупившегося носа, вновь резко сует руку за пояс. Однако достает отнюдь не рогатку, а длинный гвоздь-двухсотку, заточенный до толщины иглы и аккуратно обмотанный изолентой.

Я смотрю на заточку, а вижу стертые в кровь пальцы пацана. Шесть миллиметров стали против силы воли семилетнего ребенка. Сталь сдалась…

Илья шепчет мне на ухо:

– А обмотка-то в крови… Резвый малый!

Отмахиваюсь, хотя заметку в памяти делаю.

– Молодец! Воином растешь. Кстати, ножичек мой – верни. Тяжеловат он еще для тебя.

Булат взвешивает клинок в ладони, задумчиво оглядывается по сторонам. Я на всякий случай напрягаюсь – ладно если просто рванет во дворы, а если полоснет предварительно? Свинорез мой заточен до молекулярной толщины. Разваливает плоть, лишь слегка запинаясь на крупных костях. Силы много не надо.

Паренек еще раз зыркнул по сторонам, затем внимательно оценил наши настороженные лица. Неохотно кивнув, протянул нож.

– Мое пырялово лучше!

Облегченно выдыхаю.

– Стопудово!

Кошусь на мятую банку, которую Булат так усердно катит домой.

– Слушай, зачем тебе эта гадость? Неужели в магазине больше ничего съедобного не осталось?

Мелкий уставился на меня как на диво дивное. Неверяще покачал головой и произнес по слогам, как будто это все объясняло:

– Это же сгу-щен-ка!!!

Проверяя сам себя, я вновь перечитал название на банке.

– Хм… Не хотел бы тебя расстраивать, но это сухое соевое молоко. Ну, по крайней мере, оно так называется.

Илья, заглянувший через мое плечо, подтвердил:

– Десять процентов сои, чуток казеина и кукурузного сиропа. Остальное – трансжиры и прочая гадость. О, гляди! Е-551 – мой любимый диоксид кремния! Проще говоря – кварцевый песок. Нямка, да?

Булат не смеется.

Вздохнув – не по-детски тяжело, – он вытащил из кармана наручные часы с кожаным потертым ремешком. Бережно протерев рукавом стекло, посмотрел на циферблат. Морща лоб и водя маленьким мизинцем по стеклу – определил время.

Переспросил, глядя почему-то исключительно на меня:

– Это точно?

Утвердительно киваю:

– Можем открыть. Но ты бы и сам мог догадаться – сгущенка раза в три тяжелее. Плотная она. Хотя… Физику в первом классе вроде не проходят, извини.

Мелкий отмахнулся.

– Проходят. Килограмм железа тяжелее килограмма ваты, бутерброд всегда падает маслом вниз и все такое.

– Э-э… – Мы с Ильей переглянулись, синхронно сделав «бровки домиком».

Булат потуже затянул кушак, сунул часы в карман и оглянулся за спину, в сторону разоренного супермаркета. Оценив диспозицию, махнул нам на прощанье рукой.

– Ладно, я побежал!

– Стой!

Рванувшись, я едва успел поймать мелкого за плечо. Шустрый, как кошак, он развернулся одним движением и невероятно быстро полоснул заточкой пространство перед собой.

– Твою!.. – отшатнувшись, я недоуменно уставился на глубокую царапину, наискось пробороздившую предплечье.

– Я же предупреждал… – флегматично прокомментировал Илья, извлекая очередную упаковку пластыря. – Ты своей смертью точно не умрешь. Давай сюда лапу, заклею.