Дети Арктиды. Северные истоки Руси

Сразу за Масленицей следует Великий пост, и это тоже от Севера, внутри ветхозаветной традиции, откуда вышло христианство, сакральное голодание по абсолютно чуждому. Великий пост, может, есть наша самая главная память о Севере, о гиперборейском земледельческом Рае, который не знал животной пищи. Не менее важная составляющая родовой памяти — это и отказ от половой жизни, объяснение этому в том, что дети, зачатые в период поста, рождаются в самую полярную ночь, появляются в мир без света, без Солнца, в богооставленный мир. Если православный в пост съел скоромное, то этот грех он мог и отмолить, наложив всякие епитимьи, но известно, что вплоть до XX века священники даже отказывались крестить детей, зачатых в пост, и это была не отдельная практика, а каноническое уставление. Первые свадьбы на Руси после поста праздновали на Красную Горку, в начале мая, то есть дети заведомо рождались после Сретенья, 2 февраля, и они уже встречали Солнце. Современные инсинуации о том, что это скорее пост души, чем тела — не более чем христианское вырождение традиции, чисто кабинетное и теологообразное. Главный смысл именно в отказе от плотского, и в смысле пищи, и в смысле тела. Впрочем, остальное христианство выродилось еще при Лютере, который уже в XVI веке отменил все посты как некую глупость, и это сильно подчеркивает в очередной раз, что в коллективном бессознательном индоевропейцев уже отсутствовала память о Севере.

* * *

Еще одной важной полярной реминисценцией остался русский северный кокошник. Исключительно северный архетип сохранился удивительным образом в головном уборе женских божеств в индуизме, что еще раз показывает правоту полярной теории об истоках индийской традиции. Это не европейская корона, цельный завершенный круг, который тоже олицетворяет Солнце, но солнце полное и цельное, ежедневное и круглогодичное, русская корона-кокошник это сегмент восходящего Солнца, память о полярной заре, о долгожданном восходе-возвращении, или воскресении бога Солнца. Понятие зари исключительно важное, можно утверждать ключевое, в понимании исторической традиции полярной расы и в индоевропейских языках оно имеет место быть только в славянских и уже мертвых языках Вед и Авесты. Надо четко сознавать принципиальную разницу между зарей и рассветом, восходом Солнца, заря есть самостоятельное и отдельное событие, ненаблюдаемое в умеренных и южных широтах. И что важно, в русском языке, как и в санскрите, слово «заря» является гораздо более древним и первичным, чем те же «рассвет» и «восход», которые уже сами по себе составные и вторичные от основных понятий «свет, ход», и они так и просят дополнения «утренний рассвет, восход Солнца», тогда как «заря» цельно и самодостаточно. О значимости и древности понятия говорит и богатство оттенков: «заря, зарница, зорька, зарево, жар, стожары», и производных от этого слов «взор, дозор, узор, заряд, зариться, прозорливый». Опять же, в русском до сих пор живет чисто полярное множественное число «зори», что никак не может относиться к одномоментным среднеширотным рассветам или закатам. И точно так же, как в Европе отсутствует символ зари, кокошник, в германских языках само это слово отсутствует, точнее, переводится через ближайшие составные понятия «красное утро» или «восход Солнца» («morgenrot», «sunrise», а английское «dawn» той же этимологии, что и «day, dine»). Еще в романских языках осталось это слово как память о римской богине зари Авроре (аура, ореол — заря перед появлением солнечного шара). Но сама римская традиция это совсем другая история и отдельная тема и сейчас что-либо говорить о романской группе европейцев в вопросе традиции не имеет смысла из-за той пропасти между первоисточником языка и его новыми наследниками, точно так же, как нет смысла искать галлов или римлян среди французов и итальянцев. Корни латинского языка это все, что оставили от Римской империи и ее традиций сожравшие ее изнутри бывшие рабы, средиземноморские семиты. Это также объясняет буйный разгул иудеохристианской традиции среди уже «божьих рабов», новых романских народов, и полное отсутствие в романском католичестве Реформации, то есть всякого сопротивления.

* * *