Дети богов

На то, чтобы удержаться от хохота, сдержанности моей на сей раз не хватило. Пока я катался по дивану, предаваясь чистому детскому веселью, старик придвинул лампу поближе к себе по столу. И наконец-то стянул с правой руки перчатку. Мой смех как отрезало. На ладони Отто было совершенно такое же, как и у меня, черное пятно размером со старую пятикопеечную монету. Пока я пытался сообразить, что бы это значило, старик молча выключил лампу и, пошаркивая, вышел из комнаты. Камин он оставил включенным.

Тетрадку я прихватил с собой и в метро, игнорируя шокированные взгляды публики (часто ли в торонтской подземке им приходилось видеть одноглазых офицеров Вермахта? хотя Хель их знает…), развернул на той самой странице. Стихи, да. Прочитав несколько, я запихнул тетрадь обратно в карман. Отдам некроманту при встрече. Пусть почитает мне из тетрадки вслух и с выражением, прежде чем я вырежу его поганый язык.

В гостиничном номере, который мы делили с Гармовым – ни одному из нас не хотелось оставлять другого без присмотра – меня, однако, ждали совсем иные забавы. Как раз когда я вошел, капитан, по пояс голый, вывалился из ванной. Правой рукой он сматывал жгут, от которого на руке левой виднелся отчетливый красный след. Еще на левом предплечье капитана обнаружились синяки и пятна многочисленных инъекций. В глазах Гармового трепетал нездоровый героиновый блеск, плечи заметно подрагивали. Не обращая внимания на мое яростное выражение, он швырнул жгут на кровать и поинтересовался:

– Что рассказал нам дедушка?

– То, что мы и ожидали. Меч у некроманта, – процедил я. – Некромант Хель знает где.

О черной метке я благоразумно промолчал. Зато неблагоразумно добавил:

– Гармовой, а вы, оказывается, еще и наркоман?

Вопрос был, что называется, риторическим. Капитан хмыкнул:

– В небе полная луна, княже. Ох, и повеселюсь я нынче, ох, и побегаю.

– Никуда вы не побежите.

С этими словами я стал спиной к двери.

– Отойди, сука.

– И не подумаю.

– Отойди!

В голосе капитана явственно послышалось звериное рычание. Я ухмыльнулся в его оскаленную рожу. Если уж придется выяснять, кто здесь главный, лучше сделать это прямо сейчас – а то выйдет, как у Ангантира с Хьорвардом. По счастью, оборотень не был мне братом.

Закинув башку, Гармовой завыл. Тело его выгнулось, затрещал позвоночник – и капитан вывернулся наизнанку. Я присвистнул. Вот оно, значит, как делается. Мелькнуло бурое и склизко-красное, и на месте Гармового ощерился здоровенный волк. Впрочем, нет – волка эта тварь напоминала только на первый взгляд. На второй – огромную крысу. Длинная морда, невероятной ширины пасть с рядом острых клыков, серая с рыжиной шерсть. Оборотень зашипел и присел, изготовившись к прыжку. Я потянул из ножен Наглинг, незримый сейчас для смертных. Волчара, впрочем, меч разглядел хорошо. Шипение его оборвалось резким и злобным рыком. Тварь попятилась к стене, буравя меня огромными зенками, в которых мелькали зеленые злые искорки. И – подчинилась. Кувыркнувшись через голову, волк приземлился на пол уже в человеческом обличьи. Как ни в чем не бывало, капитан прошел к кровати и плюхнулся на покрывало.

– Рубашку хоть наденьте, – сказал я, убирая Наглинг обратно в ножны.

– А че, кот, у тебя от моей мускулистой груди стояк наметился?

– Тебе, гляжу, отсосать невтерпеж?

Капитан заржал.

– Вот это по-нашему.

– Пасть захлопни, блатота.

– Мать я твою ебал…

Так переругиваться мы могли бы долго, но я решил свернуть дискуссию.

– Зачем вы эту дрянь колете?

Капитан сверкнул глазами.

– А ты, братан, попробуй. Вдруг понравится.

– Что вы из себя вечно какого-то урку корчите? – устало спросил я, садясь на вторую кровать. – Отцовская слава вам покоя не дает? Так отец-отцом, а ваши письма к матери я читал, между прочим. Незачем передо мной комедию ломать…

Гармовой вдруг сел на кровати и уставился на меня со странным, но хорошо знакомым мне выражением. Так смотрят на умственно отсталых писюнов, сморозивших очередную глупость. Так не раз смотрел на меня некромант.

– Что вы на меня так пялитесь?

– Пи-исьма? – протянул капитан. – Так вот они чем тебя купили. А я-то все думал: как же этот, чистенький, со мной, грязненьким, работать собрался? А он писем начитался. Вот, блин, умора.

– Вы о чем?

– Письма те писал рядовой духовицкого состава Лебедушкин М.К. за полпайки каши и хлеба осьмушку. И за то, чтобы я его, болезного, в жопу трахал не слишком больно.