Дети луны(Смерть на брудершафт. Фильма четвёртая)

Что должен был символизировать сверкающий череп, Алексей не понял. Вероятно, блеск и преходя-щесть моторных лимузинов и коррэктных кавалэров. Огни рампы радужно множились в большом кривом зеркале, тощая певица преломлялась в нём гигантской восьмёркой.

Всё в этом выморочном месте было не таким, как на самом деле. Не было - мерещилось.

Подошёл официант, наряженный вампиром, улыбнулся размалёванным красным ртом - вроде как в брызгах крови. Протянул карту с напитками.

- Не желаешь ли чего-нибудь, брат?

- А что у вас подают?

Романов поглядел вокруг. Здесь никто ничего не ел, только пили.

- Могу предложить “Цианид”, “Мышьяк”, “Цикуту”. Рекомендую новинку- “Крысиный яд”. Клиенты хвалят.

- Давай “Цикуту”, - выбрал Алексей самое дешёвое (рубль семьдесят пять, дороже бокала хорошего шампанского).

Он осторожно поглядывал на шпионку, прикидывая, как бы подобраться ещё ближе. Шахова сидела беспокойно. Нервно затягивалась, шарила по сторонам ищущим взглядом. Она явно кого-то или чего-то ждала. Ридикюль висел на спинке стула.

Нравы у “детей Луны” были самые непринуждённые. Это прапорщик понял очень скоро.

К столику слева, где скучал манерный молодой человек в шёлковом цилиндре, подсела совсем молоденькая девушка (на щеках нарисованы чёрные слёзы) - очевидно, хорошая знакомая. -Как поживаешь, кровосмеситель? Романова подобное приветствие ошарашило, но франт весело ответил:

- Привет, беспутная.

Поцеловались, сели плечо к плечу, о чём-то вполголоса заворковали.

У столика справа разыгралась сценка ещё удивительней. Там, наоборот, сидела одинокая девица, краше в гроб кладут, и меланхолично потягивала какую-то отраву. Подошёл такой же потусторонний юноша, без приглашения сел. Алёша подумал: наверное, приятель. И ошибся.

- Мне нравится твоё лицо, - сказал юноша замогильным голосом. - В нём так мало жизни. Как тебя зовут, сестра?

- Экстаза.

- А я Мальдорор.

По бледному лицу живой покойницы скользнула улыбка:

- Чудесное имя.

Тогда кавалер взял прелестницу за руку и смело впился поцелуем в восковое запястье. Протестов не последовало.

В общем и целом здешний кодекс поведения был ясен. Простота этикета, пожалуй, облегчала задачу.

Вампир принёс чашу, где в янтарной жидкости плавала чёрная ромашка. Прапорщик недоверчиво пригубил, из чистого любопытства - и удивился. Вкусно!

- Ещё одну “Цикуту” вон на тот стол, - велел Романов, поднимаясь.

Без лишних церемоний он подсел к Алине Шаховой и напористо объявил:

- Здравствуй, сестра. У тебя восхитительно злое лицо. Хочу узнать тебя лучше. Я Армагеддон, - назвался он, вспомнив имя персонажа из какой-то декадентской книжки.

Девица повернула к нему свою действительно злую, но, на Алёшин вкус, ничуть не восхитительную физиономию. Выдула струйку дыма, смерила “Армагеддона” неприязненно-презрительным взглядом - будто ледяной водой брызнула.

- Привет, Арик, - сказала лениво. - Ты из Костромы?

Он сбился с развязного тона:

- Почему из Костромы?

- Ну, из Кременчуга. Из Царевококшайска. Откуда-нибудь оттуда… - Она неопределенно помахала пальцами - длинные хищные ногти блеснули сине-перламутровым лаком. - …Из провинции. Жёлтая блуза, дурацкая звезда на рукаве, глаз во лбу. Фи! - Наморщила нос. - Ну ничего, не переживай. Обтешешься.

И отвернулась. Ухажёр не пришёлся ей по вкусу. Или же (подсказало прапорщику самолюбие) ей сейчас вообще было не до ухажёров - мадемуазель ждала заказчика, чтобы передать фотопластину.

Но отступать было поздно, да и досадно. Всё равно он уже, выражаясь фотографически, засветился. Через два столика Мальдорор гладил свою Экстазу по щеке, и та тёрлась о его руку, как кошечка. Очевидно, здесь нужно действовать понаглее.

Романов взял Алину за почти бесплотную, птичью лапку. Наклонился.

- Как тебя зовут, беспутная? Так и сорвал бы с тебя одежды…

Она выдернула руку.

- Идиот! Сиди молча или катись. Видишь на столе кнопку? Нажму - прибежит Мефистофель.

- Кто?

- Вышибала. Возьмёт за шиворот и выкинет на улицу, как нашкодившего щенка. Рядом со мной сидеть нельзя. Передвинься!

Всё это Шахова проговорила, глядя в сторону - на сцену, с которой наконец ушла тоскливая певица.

Мефистофель - это, наверно, двухметровый чёрт, что стоит у входа, сообразил Алексей и против воли разозлился. Ну и стерва эта Алина!

- Никто не смеет так разговаривать с Армагеддоном… - угрожающе начал он, но худой палец Шаховой потянулся к кнопке, и Романов поспешно пересел на соседний стул.

Сцена с участием вышибалы ему была совершенно ни к чему.

- Ладно. Пускай между нами зияет пустота, - примирительно сказал прапорщик, довольный, что придумал такую отличную декадентскую фразу.

Но Алина вдруг приподнялась и громко захлопала в ладоши.

Хлопали всюду. Пронзительные женские голоса экзальтированно выкрикивали:

- Селен! Селен! Просим!

Электрический свет померк. Заиграла тягучая, сонная музыка. Через весь зал, рассекая сумрак, прочертился луч, от стены до стены. К концу он расширился и заполнил светом белый прямоугольник - кто-то закрыл кривое зеркало позади сцены киноэкраном.