Детям до шестнадцати

Потому что – городской тест, «срез знаний». «Кто его напишет на двойку, – вещала она вчера, размахивая указкой точно рапирой, – тот может распрощаться с мечтами перейти в восьмой класс нашей гимназии. К вашим услугам огромное множество общеобразовательных школ попроще, где хоть вообще без запятых пиши, всё равно свою тройку получишь. А у нас – гимназия высшего разряда!» И далее – про славные традиции, про благодарных выпускников, про страшный ЕГЭ, который уже, в общем-то, не за горами. И ещё она очень посоветовала никому не заболеть – потому что кто завтра не явится на урок, тому всё равно придётся сдавать, только уже в июне и, возможно, задания будут гораздо сложнее, ибо раз на раз не приходится.

Если честно, Саня этого теста побаивался. Русский язык – им ведь только говорить легко, а писать куда сложнее. Правила всякие зубодробительные, которые заучить-то можно, только на другой день они начисто стираются из мозгов. А ещё запятые… про то, как Саня ставит запятые, ещё прежняя его русичка, Зоя Олеговна из Краснодара, однажды сказала так: «Ты, Лаптев, как будто суёшь руку в ящик со знаками препинания, набираешь полную горсть – а потом не глядя швыряешь в текст, и уж где что прилипнет, там прилипнет!»

Он не раз представлял этот ящик – сбитый из плохо оструганных досок, почему-то пахнущих яблоками. А запятые, точки и всё остальное там – мелкое, железное. Наверное, как старинный типографский шрифт. А текст – это как огромный лист ватмана, пришпиленный кнопками к стене, вроде школьной стенгазеты. Саня на ощупь перебирает холодные, колючие знаки, сжимает сколько уместится в ладони, выходит на дистанцию броска – наверное, метров пять – и от души посылает снаряд в цель. Не все запятые до неё долетают, некоторые падают на пол, некоторые, подхваченные ветром, вылетают в форточку, но большинство действительно впивается в бумагу, прирастает к буквам… а минуту спустя внизу ватмана появляется здоровенная красная двойка, укоризненно качает головой на лебединой шее…

Погода как-то не радовала. Недавняя гроза оставила после себя унылую серость, и как вчера весь день то моросило, то переставало, так и сегодня. Резкий ветер бросил ему мелкие брызги в лицо, задрал на голову капюшон отремонтированной позавчера куртки.

Мама так и ничего не заметила. Да и Саня потом специально приглядывался – и тоже не мог найти швов. Будто там всё само срослось. Что ещё более странно – ни на разбитую губу, ни на опухшее ухо никто и внимания не обратил, будто так и надо. Мама только поинтересовалась, чем же занимался её сын в торговом центре, пока продолжалась гроза. «Не понимаю, – говорила она, – как можно два часа просто бродить из отдела в отдел. Скажи честно? – в голосе её включилась трагическая нотка, – ты не в салон игровых автоматов ходил? Ты помнишь, что тебе это строжайше запрещено?»

Времени было навалом, и он решил не связываться с троллейбусом, а пройтись пешком. Дождя почти нет, эти мелкие капли не считаются, а идти по улице – гораздо интереснее, чем толкаться в душной и нервной толпе. Тут можно смотреть на деревья – как окутывает их пока ещё прозрачная жёлто-зелёная дымка, будущая листва. Можно смотреть на машины – и припаркованные на обочине, и вяло ползущие в пробке. Будет ли у них когда-нибудь своя? А ещё можно смотреть на людей – их так много и все они такие разные. Кто-то одет ярко, цветасто, кто-то больше всего напоминает Крота из «Дюймовочки» (только вчера читал Мишке книгу с картинками), кто-то очумело несётся, опаздывает, а кто-то плетётся с улиточной скоростью. Бабки тащат за собой сумки на колёсиках, молодёжь в наушниках наслаждается музыкой, а Сане брать в школу плеер не разрешают – после того случая с наркоманом. «Ну ты пойми, – отвечала на все его возражения мама, – мне не плеера жалко, мне тебя жалко. Ведь могут просто подойти сзади, дать по голове и снять с трупа. Они ж не люди, у них мозги сгорели, одна жажда осталась, как у твоих любимых вампиров».

А вот кого на утренней улице почти не было, так это детей. Оно и понятно – у большинства школы рядом, через дворы туда ходят, а мелкие уже в детсадах. Мишкин – тот вообще в полвосьмого открывается, и мама, щадя Санин сон, сама отводила туда упирающегося и скандалящего Мишку. По утрам он детский сад ненавидел – а вот вечером захлёбывался восторгами, сообщая, как там круто.

Но на каждое правило всегда есть исключение. Обнаружилось оно и сейчас. Было исключению на вид лет семь-восемь, жёлто-оранжевая курточка напоминала кленовый лист в октябре, из-под сиреневой вязаной шапочки выбивались две тощие рыжие косички.

Исключение стояло у фонарного столба и ревело навзрыд, плечи тряслись, маленькие ладошки тискали плюшевую сумку в виде медведя коалу, а зелёные сапожки собрали на себя, похоже, всю окрестную грязь.