Децимация

– Тогда можете уходить сейчас, – произнес Сергей. – Поматросили на берегу – и снова подальше в море.

Файвель сделал перевязку Фисенко и пошел к другому.

– Не язви! – ответил Фисенко. – Меня самого тошнит от мысли, что отдаем Херсон. Но зато мы их не пустим в Крым и создадим там советскую республику.

– Ладно. Но пулемет я тебе не отдам. Он мне еще завтра пригодится.

– Добро, – легко согласился Фисенко. – Скажу, что он разбит снарядом, и расскажу, как ты спас нас в этом бою. Всем расскажу.

Сергей отошел к пулемету. Второй номер уже успел его немного почистить и заряжал ленту патронами. Сергей сел возле него.

– Уходишь со всеми?

– Да. Приказ.

– Счастливо. Только поможешь мне его попозже вынести наружу.

– Угу.

Обстрел прекратился. Доктор Файвель осмотрел раненых и распорядился некоторых отправить на корабль. Часть матросов ушла с ранеными. Все вышли во двор. Темнело. Легкий ветерок разогнал тучи, и в сгущавшихся сумерках мерцали по-осторожному весенние звезды. Сергей отвел от них взгляд, чтобы не раствориться в космической глубине. В темноте возникли фигуры вновь подошедших красногвардейцев. Это были коренные херсонцы, рабочие верфей и заводов, им уходить было некуда. Оставалось только дать последний бой неприятелю. Вместе с ними пришли Бард и Эльвира, которых Сергей не видел со дня их первой встречи. Как всегда они были рады встрече с Сергеем. Вместо расспросов о жизни, что всегда случалось при встрече, Сергей спросил:

– С пулеметом умеешь обращаться?

– Нет, – почему-то виновато ответил Бард.

– Ничего, я покажу. Будешь мне помогать. Где командир? Нужны патроны.

Командир, по-видимому, из рабочих, сначала спросил:

– Это ты здесь улицу немцев накосил?

– Да.

– Тогда дам патронов, но немного. Бойцам не хватает.

Сергей попросил, чтобы Барда и Эльвиру он оставил с ним. Командир согласился. Вскоре подошел Фисенко. Он окликнул Сергея:

– Мы уходим. Ты все-таки остаешься?

– Да.

– Нам будет не хватать хорошего пулеметчика, – Фисенко дернулся перевязанным плечом и сморщился от боли.

– Ничего, обойдетесь. Другого найдете.

– Насчет пулемета – договорились. Я Мокроусову скажу, что он разбит снарядом.

Они замолчали, и Фисенко, чувствуя неловкость от такого расставания, тоскливо произнес:

– Ну, тогда прощай… или до свидания. Не знаю, как и сказать. Мы пойдем защищать Крым, и туда уже немца не пустим. Ну, а ты защищай свою Донецко-Криворожскую республику. А потом мы республиками объединимся – и создадим единую Новороссийскую рабоче-крестьянскую республику, без националистов. Там люди будут просто равны, без национальности, – он вздохнул. – Но это будет после войны. Но будет. Ты прости нас, что уходим. Прости… нам пора.

Он хотел правой рукой обнять Сергея, но тот протянул ему руку для прощания, и Фисенко крепко пожал ее. Потом, повернувшись, пошел, а с ним – еще остававшиеся здесь матросы. Сергей повернулся в Барду и Эльвире:

– Пойдем в соседний дом и там заночуем, а утром оборудуем позицию.

Это было какое-то административное здание, и они заняли одну из комнат. Было темно, лампы и фонаря у них не было, и они поели в темноте. Потом Сергей предложил супругам спать на диване, а сам решил перейти в другую комнату. Но Эльвира запротестовала:

– Оставайся здесь и сам спи на диване. По тебе видно, что ты чертовски устал. А мы, по привычке, переспим на стульях.

Сергей не возражал, он действительно устал, и даже не по-чертовски, а дьявольски. Глаза слипались, но его друзья хотели с ним поговорить.

– Сережа, – начала Эльвира, – что будет с Херсоном, когда придут немцы?

– Большевиков и красногвардейцев расстреляют. И ограбят всех.

– А с евреями?

– Немцы их трогать не будут, а гайдамаки обязательно устроят погром.

– Когда прекратится ненависть одного народа к другому? – дрогнувшим голосом спросила Эльвира, и Сергею показалось, что она заплакала.

– Как только мы победим, – успокоил ее Сергей.

– Быстрее бы мы победили, – произнес Бард. – Скорее. Мне уже надоело воевать. А ты, Серега, воюешь два года. Не надоело?

– Надоело. И не два года, а третий. Страшно надоело! – повторил Сергей. – Но пока эту буржуйскую и националистическую сволоту не уничтожим – придется воевать. Давайте спать. Завтра тяжелый и, может быть, последний день для Херсона.

Он повернулся на бок и сразу же заснул. Бард поставил в ряд стулья, сел на крайний и шепотом сказал Эльвире:

– Ложись, а голову положи мне на колени.

Она легла, и он осторожно дотронулся до ее лица. Оно было мокрым от слез. Бард наклонился и нежно поцеловал ее в глаза:

– Успокойся. Не плачь. Все будет хорошо, и мы завтра уйдем из Херсона на Донбасс. И там остановим немцев. Не волнуйся. Надо было бы тебе сейчас быть дома, а не здесь.

– Нет! – шепотом, но резко ответила Эльвира. – Я в это время не могу быть дома, когда мои товарищи сражаются. Я люблю этот город, в нем родилась, всю жизнь жила и не могу представить, что сюда придет кто-то чужой. Митя, я последнее время чего-то боюсь, такое непонятно тревожно состояние. Как будто с нами должно случиться что-то ужасное.

Бард почувствовал, что у нее снова потекли по лицу слезы: