Детство без Интернета

Да и сами шкодили не по делу и опасно. У отца был фотоаппарат, куча проявленных плёнок и решили мы с братом сделать дымовушку. Скрутили, свертели, завернули в золотинку от давно съеденного шоколада. И нет чтобы зажечь её на улице. Зажгли прямо в спальне родителей. Держал в руках Мишка, а я поджигал. Так она как пыханула, как задымила. Да так неожиданно, что мы, блин, испугались и в испуге кинули её на кровать родителей. Выскочили из спальни и закрыли дверь.

Что делать? Ведь сейчас пожар будет, а родителей дома нет. Через минуту приоткрыли дверь, а оттуда дым как повалил…. Дома был только дед, которого мы боялись. Но страх большого пожара пересилил и мы ломанулись в его каморку, где он спокойно читал книгу, даже не представляя, что сотворили внуки.

— Дед, горим…. В спальне…., — проорали мы в эту благостную каморку и деда как подорвало. Вскочил, побежал в комнату, нырнул в едкий и густой дым и через секунд тридцать выскочил оттуда с ватным одеялом в руках, с чёрным, тлеющим пятном прямо посередине и выбежал на улицу. Где и затоптал одеяло в снегу. Больше там ничего не пострадало, через пятнадцать минут дым через форточки выдуло на улицу, но остался стойкий запах горелого тряпья. А вечером мы от родителей получили хорошую трёпку.

Частыми гостями поселковая детвора была и в местной пожарке, которой заведовал добрый бесконвойник дядя Коля и он всегда встречал нас с радостью и грустью. Хоть он и был зеком, но пользовался за свой честный характер уважением у офицеров и остальных жителей посёлка. Да и попал он в лагерь по русской дурости из-за выпивки и всегда привечал нас, тоскуя по своим детям, оставленным им где-то далеко. В пожарке, вместе с дядей Колей проживала безропотная лошадь Машка, а также большой и умный пёс Шарик, любимец всего посёлка и он позволял нам играться с ним по всякому. Но один раз он меня хорошо тяпнул и за дело.

Одно время пристрастился его дразнить едой. Прохожу мимо пожарки и зову: — Шарик, Шарик… На…, на, на…., — и как только он радостно выскочит, виляя хвостом, я бегу к дому и маняще зову за собой. Пёс бежит, глотая на ходу слюну в предвкушении корочки хлеба или ещё чего-нибудь. А я забегу на крыльцо, посмеюсь и ухожу домой.

И вот один раз иду снова мимо пожарки, выбегает мне навстречу Шарик, повиливая хвостом, и когда хотел его погладить, он меня прилично цапнул за ляжку. Мол — так больше не делай. Всё. Больше никогда не дразнил собак — всё они понимают и помнят.

А вскоре дяде Коле выпала удача освободиться раньше срока. Это было где-то уже феврале. Я шёл по улице мимо клуба, стоявший по левую сторону от меня, а справа, через чистую снежную целину, шириной метров восемьдесят, уже шёл высокий и серый забор с вышками Зоны. Иду себе тихо, о чём-то по-детски мечтая, а тут справа до меня внезапно донеслись громкие и требовательные крики солдата с ближайшей вышки. Следом грянул выстрел, а потом короткая очередь. Я даже остановился на дороге в изумлении и тут вижу, как через забор, несмотря на колючую проволоку и стальную путаницу МЗП (малозаметное препятствие), шустро перебирается заключённый.

Солдат, как потом оказалось, сначала растерялся от такой наглости. Среди бела дня, прямо в десяти метрах от вышки, заключённый, без всякого сомнения и быстро преодолевает запретку, нагло лезет, ничего не боясь на трёхметровой высоты забор. Тут волей-неволей растеряешься, а потом согласно Устава караульной службы, предупредительный выстрел вверх — но…, заключённый продолжает совершать преступление, то есть побег. Следующая уже очередь в воздух в надежде, что тот всё-таки испугается и остановиться. Но нет, заключённый успешно преодолел все препятствия и когда солдат решил стрелять на поражение, то стрелять уже было нельзя. Зек находился в створе со мной и был большой риск попасть и в ребёнка. А я, разинув в изумлении рот и даже не испугавшись, лупал глазами на приближающегося заключённого, по малолетству не понимая, что тот мог меня взять в заложники. А уж как потом всё обернётся со мной…!?

Но заключённый, с сильно исхудавшим и пожелтелым лицом, шумно сипя горлом, наконец-то преодолел глубокую снежную целину, выбрался на дорогу рядом со мной и, наклонившись, опираясь руками на колени, тяжело дышал, исподлобья глядя на меня и решая про себя — Брать ребёнка в заложники или нет? А от вышки, от вахты у ворот Зоны, доносились предостерегающие крики дежурной охраны, вывалившей из караульного помещения.

А зек и сам всё решил — ребёнка не брать. Во-первых: он только свяжет его по рукам и замедлит уход от погони. Во-вторых: если возьмёт заложника, то когда его догонят и задержат — наверняка просто пристрелят…. И он, плюнув обильной жёлтой слюной на белый снег и вытерев рот правой рукой, в которой держал приличных размеров нож, побежал в сторону сопки, к тропинке, уходящей на 4ю плотину.

Через минуту ко мне подбежали солдаты, знавшие меня, и затормошили: — Борька, живой? Он тебя ножом не ударил?