Убедившись, что я целый и невредимый, оказавшийся среди них сержант, стал деятельно распоряжаться: — Вы двое по тропе за ним, а мы по дороге, попытаемся обогнать его и перерезать путь…
На выстрелы и крики из ворот пожарки, на наспех оседланной лошади Машке, выскочил дядя Коля и подскочил к нам: — Борька, нормально всё? — И не дождавшись ответа, но поняв по моему виду, что всё в порядке, прокричал с лошади сержанту, — пёхом не успеете, а я на лошади его там возьму…
И поскакал по дороге под одобрительный крик сержанта, который с остальными побежал вслед первых по тропе. И я, хоть и был пацаном, но понимал, что догнать беглеца можно было только на тропе.
Но дядя Коля на лошади и по дальней дороге, обогнал всех и в короткой схватке с вооружённым ножом беглецом, обезоружил его и скрутил.
Как показало последующее следствие, заключённый, которому оставалось до освобождения один год, проигрался в карты в пух и прах. И чтоб отыграться он поставил на кон жизнь одного из офицеров. И снова проиграл. Теперь он должен был убить начальника своего отряда, молодого старшего лейтенанта. С другой стороны, убивать офицера он тоже не хотел, понимая, что его тогда ждёт расстрельная статья. А по тогдашним зоновским законам, если он не «возьмёт» жизнь офицера, то тогда его «возьмут» на ножи. Исходя из этого, он решил поступить по другому. Подошёл к начальнику отряда и ничего не говоря изо всех сил ударил его по лицу. Естественно, за нападения на сотрудника колонии его посадили на целый месяц в штрафной изолятор, где он надеялся отсидеться и что-нибудь придумать. Но месяц прошёл, его выпустили и когда вернулся в отряд, ему сделали предъяву — или ты его сейчас, или мы тебя сегодня ночью. И у него не оставалось иного пути, как попытаться уйти в этот безумный побег, прекрасно понимая, что его всё равно поймают и вряд ли он сумеет далеко уйти.
Так всё и произошло. Отсидев в штрафном изоляторе положенный срок, его отправили в другой лагерь, автоматически прибавив за побег ещё три года отсидки. Но проблему этим не решили, а лишь отсрочили. Так что судьба его и в другом лагере будет незавидной. Рано или поздно ему предъявят за невыполненный долг и он снова встанет перед дилеммой — или быть убитым «своими» или убить самому.
А дядю Колю за активную помощь в поимке заключённого, досрочно освободили и через две недели он уехал к своей семье.
Через неделю отец повёл меня в Зону. Так уж получилось, одновременно у отца и у меня заболели зубы. У отца острой болью, у меня ноющей, тянувшей из моей детской душонки все силы. А у отца как будто острой иглой там ковыряли. Вот уж он намаялся бедняга. Лез от боли на стены, яростно матерился и протяжно выл. Хлестал стаканами водку. А один раз не выдержал, схватил ружьё, выскочил на крыльцо и с двенадцатиэтажным матом бабахнул в небо из обоих стволов. На всё это я смотрел тоскливыми глазами, не имея даже такой возможности излить свою боль. И вот в такой пиковый момент отец схватил меня за руку и потащил к врачу. Единственному медику на всю тайгу — капитану Акишкину. Уж какой он был военный медик и в какой специальности, я не знал. Не знал и армейской аксиомы, что — Военный медик во-первых не медик, а во-вторых не военный. Но на мой детский взгляд он был неплохим мужиком.
— Петя, ничего не знаю… Лечи нас, — и отец вытолкал меня вперёд.
Акишкин добродушно засмеялся: — Антоныч, тебе налью грамм 150 спирта. Больше у меня лекарств нет. Борьке наливать не буду….
Отец от безнадёги и боли тоскливо заматерился и горестно махнул рукой: — Петя, да не помогает мне спиртное…. Хотя, дай — намахну. А что тогда делать?
Дождавшись, когда отец продыхнётся от жгучего алкоголя, медицинский капитан предложил.
— Послушай, Антоныч, пошли в Зону, там у меня есть санитар и он лечит зеков своими псевдо народными методами, но эффективно лечит. Зубы тоже. Я стараюсь не вникать, но знаю — лечит один раз и на всю жизнь. Так что пошли туда.
Через пятнадцать минут я со страхом смотрел на звероподобного санитара, покрытого жёстким чёрным волосом, с толстыми и сильными пальцами, где тоже росли чёрные волосы. От этого зверского вида и от моего не шуточного испуга, зубную боль сняло мигом, а санитар глянул на меня и категорически заявил.
— Гражданин начальник, ребёнка лечить не буду.
— Да и хер с тобой…, — сочно и зло заявил отец, сдобрив свою тираду крепкими выражениями, — лечи, на хрен, тогда меня….
Я в испуге забился в дальний угол комнаты и оттуда наблюдал поднявшуюся лёгкую суматоху вокруг моего отца.
— Садитесь, гражданин начальник, — приглашающим жестом санитар показал на добротное кресло, стоявшее посередине помещения. Отец послушно сел, а санитар, порывшись в большом ящике, достал оттуда ремни и какие-то деревяшки.
— Что это такое? — Подозрительно и агрессивно спросил отец.