Детство и общество

Церковная община становится фригидной и наказующей «мамочкой», а Бог — «папочкой», который под давлением общественности не в силах уклониться от обеспечения тех его детей, что оказываются достойными благодаря самоограничительному поведению и соблюдению внешних приличий. Между тем первейшая обязанность братии — доказывать свою «платежеспособность» умеренностью в обращении друг с другом и направлением более энергичной тактики на «чужих».

Обсуждаемый здесь тип юноши не является истинным индивидуалистом и никогда не будет им. Кроме того, было бы трудно указать любого подлинного индивидуалиста в пределах зоны его личного опыта, если только им не окажется миф об отце его матери. Однако образ деда предается забвению, самосжимаясь с ходом времени, или, в лучшем случае, удерживается в состоянии ожидания до того дня, когда, став взрослыми мужчинами, эти юноши, возможно, сделаются «боссами», хозяевами чего-либо или кого-либо.

С такой индивидуалистической сердцевиной, осложненной к тому же ее передачей через мать, наш юноша не выносит профессиональных видов индивидуализма, проявляемого писателями и политиками. И не доверяет ни тем ни другим, поскольку они заставляют его испытывать неловкость, как если бы напоминали о чем-то таком, что ему нужно было сделать, но что конкретно — никак не вспомнить. Он не испытал или, точнее, не сталкивался ни с какой автократией, за исключением автократии собственной матери, которая к этому времени стала для него мамочкой в первоначальном и более сердечном смысле слова. Если же он и обижался на нее, то пытался это забыть.

Он сознает, что его старшая сестра — стройная, элегантная и уравновешенная — в присутствии матери при случае испытывает почти физическое недомогание. И он не может понять почему. Но это вроде как относится к области женских причуд, которые он осторожно обходит стороной. Он не знает и не хочет знать о бремени, которое сестра должна нести, становясь женщиной и матерью, но при этом избегая походить на одну женщину — собственную мать. Ибо она должна быть женщиной своего времени, обязанной всем самой себе; должна прокладывать себе дорогу в товарищеском соперничестве со всеми другими девушками, которые создают новые нормы и, в свою очередь, формируются ими. Маргарет Мид впечатляюще описала выпавшую на долю этих девушек тяжелую задачу: в полной мере беречь сердечную теплоту и сексуальную отзывчивость на протяжении всех лет соблюдения установленных приличий, даже когда естественность при случае должна быть показной. Кризис сестры обычно наступает, когда она становится матерью и когда перипетии воспитания ребенка по необходимости приводят к заметной инфантильной идентификации с ее матерью. «Мамочки» в ней гораздо меньше, чем было в ее собственной матери. Будет ли этот остаток иметь решающее значение, зависит от места проживания, социального класса и характера мужа.

Далее американский юноша, подобно юношам всех стран, вступивших или вступающих в эпоху машин, сталкивается с вопросом: «Свобода для чего? И какой ценой?» Американец чувствует себя настолько богатым в том, что касается возможностей свободного самовыражения, что часто уже не знает, от чего он свободен. Не знает и того, где он не свободен, так как не узнает своих местных автократов, когда встречается с ними. Он слишком озабочен тем, чтобы быть умелым и приличным.

Этот юноша обычно становится эффективным и порядочным лидером в работе со строго очерченными функциями, хорошим менеджером или специалистом и хорошим чиновником. В основном проводит время в развлечениях с «ребятами» из тех организаций, к которым принадлежит. Как образец он служит иллюстрацией того, что хоть в военное, хоть в мирное время плод американского воспитания можно узнать по сочетанию природных технических способностей, управленческой автономии, персонифицированного лидерства и ненавязчивой терпимости. Эти молодые мужчины поистине служат главным хребтом Америки.

Но разве они как мужчины не относятся на удивление безразлично к борьбе за высшую власть в нашей стране? Разве эти свободнорожденные сыновья не склонны быть необыкновенно наивными, откровенно оптимистичными и болезненно сдержанными в своих деловых отношениях с теми, кто управляет ими? Они знают, как взяться за незначительную задачу, могут пошуметь во время кутежа, но в целом почтительно сторонятся ценных предметов и явлений, независимо от того, выражаются ли они в долларах или громких словах. Теоретически они ненавидят автократов, но терпят проявления «боссизма», поскольку обычно неспособны провести различие между боссом (начальником) и «боссом». Мы уже неоднократно упоминали эту категорию, и теперь самое время открыто заявить о том, что есть босс и «босс», так же как есть мамочка и «мамочка». Мы используем оба слова без кавычек в их разговорном и теплом значении, как моя мамочка и мой хозяин (босс). А кавычками обозначаем «мамочек», способствующих «мамизму», о котором уже говорилось, и «боссов», придающих силу «боссизму», о котором мы теперь должны сказать несколько слов.