Детство и общество

Психиатрическое просвещение начало разоблачать свойственный американцам предрассудок, будто для того, чтобы управлять машиной, нужно самому стать машиной, а чтобы воспитать хозяев машины, необходимо механизировать импульсы детства. Но хорошо бы еще уяснить, что гуманизация раннего детства в том виде, как ее проводят просвещенные акушеры и педиатры, должна иметь своего двойника в политике. Стоящим у власти мужчинам и женщинам нужно приложить все силы, чтобы преодолеть прочно укоренившуюся концепцию, будто человек ради собственного блага должен быть подвержен воздействию «машин» в политике, бизнесе, образовании и даже развлечениях. Американские юноши глубоко верят в действительно свободное предпринимательство. При средней уверенности они предпочитают рискнуть один раз по-крупному, чем сто раз рисковать по мелочам.

По той же самой причине они не замышляют бунта — по-видимому, опасаются тех, кто заставит замолчать их источники информации. Это обязывает нас защищать молодежь от обстоятельств, которые могут выставить их жесты свободных людей как притворные, а их веру в человека сделать иллюзорной и бездейственной.

Вопрос нашего времени заключается в том, каким образом наши сыновья могут сохранить свободу и разделить ее с теми, кого они должны считать равными исходя из новой технологии и более универсальной идентичности? Власть имущим совершенно необходимо отдать абсолютный приоритет над прецедентом и обстоятельствами, конвенцией и привилегиями единственному усилию, которое может сохранить демократическую страну здоровой, — попытке «призвать потенциальный интеллект молодого поколения» (Паррингтон).

Я очертил дилемму внуков людей, которые добились всего собственными силами, внуков самих повстанцев. В других странах молодежь до сих пор вовлечена в первые фазы революции против автократии.

Давайте обратимся к некоторым из исторических проблем юношества в таких странах[14]

.

Глава 9

Легенда о детстве Гитлера

Наиболее жестко борьбу нации за спасение идентичности эксплуатировали Адольф Гитлер и его сообщники, на протяжении десятилетия бывшие бесспорными политическими и военными хозяевами великого, трудолюбивого и старательного народа. Чтобы не дать этим специалистам по дешевым обещаниям превратиться в угрозу для всей западной цивилизации, были мобилизованы объединенные ресурсы промышленных государств всего мира.

В настоящее время Запад предпочел бы проигнорировать вопрос, который своим существованием бросает вызов идее линейного прогресса. Запад надеется, что после некоторой поддержки и наведения порядка оккупационными войсками эти же самые немцы снова станут легко приручаемыми, добропорядочными потребителями, что они вновь обретут стремление к культуре и навсегда забудут некогда охватившее их (в очередной раз) военное безумие.

Люди доброй воли должны верить в психологические, равно как и в экономические, чудеса. Однако я не думаю, что мы улучшаем шансы человеческого прогресса в Германии или еще где-либо, забывая слишком быстро о том, что произошло. Скорее, наша задача как раз в том, чтобы признать: черная средневековая, по сути, мистерия нацизма была всего лишь немецкой версией — великолепно спланированной и столь же великолепно проваленной — универсальной возможности нашей эпохи. Эта тенденция сохраняется, и фантом Гитлера рассчитывает на нее.

Народы, как и отдельные люди, характеризуются не только своей высшей точкой достижений цивилизации, но и точкой наименьшего сопротивления своей коллективной идентичности. Фактически их определяют дистанция между этими точками и ее качество. Национал-социалистическая Германия стала ярким примером того, что развивающаяся цивилизация потенциально подвергается опасности со стороны своего собственного прогресса, поскольку он раскалывает древнюю совесть, угрожает незавершенным идентичностям и высвобождает деструктивные силы, которые в это время могут рассчитывать на жесткую эффективность сверхправителей. Поэтому я возвращусь на один шаг назад в нашей истории и воссоздам здесь несколько формулировок, составленных рабочим органом правительства США в самом начале Второй мировой войны при подготовке к прибытию (какая самонадеянность!) первых военнопленных-нацистов. Некоторые из этих формулировок, возможно, выглядят уже устаревшими. Однако представленные здесь психологические проблемы не из тех, что исчезают за ночь, будь то в самой Германии или в Европе, центром которой она является. Во всяком случае, история учит только тех, кто не слишком спешит забывать. Я выберу в качестве своей темы самую сентиментальную, самую чарующую историю «Коричневого Дудочника»: сообщение о его детстве в «Майн Кампф».

«В этом маленьком, баварском по крови и австрийском по подданству городке на реке Инн, озаренном светом немецкого мученичества, жили в конце восьмидесятых годов прошлого века мои родители: отец — преданный государству чиновник, и мать, посвятившая себя заботам о доме и детях с неослабным любящим вниманием».