Детство и общество

Как только индейский ребенок начинал питаться материнским молоком, ему давали грудь всякий раз, когда он хныкал (днем ли, ночью ли), и к тому же позволяли свободно играть с грудью. Подразумевалось, что малыш не должен реветь в состоянии беспомощной фрустрации, хотя крик в разъяренном состоянии позже мог «сделать его сильным». По общему признанию, индейские матери возвращаются к своим старинным «балующим» обычаям в тех случаях, когда могут быть уверены, что к ним не будут приставать белые медики.

При старых порядках выкармливание ребенка считалось настолько важным, что даже отцу с его сексуальными привилегиями не позволялось, по крайней мере в теории, нарушать либидинальное сосредоточение матери на кормлении. Говорилось, что понос у малютки — следствие водянистого молока матери, разжижение которого вызвано половым сношением с отцом ребенка. Мужа настойчиво убеждали держаться от жены подальше в течение всего периода выкармливания ребенка, продолжавшегося, как утверждали, от трех до пяти лет.

По словам индейцев, старшего сына выкармливали дольше всех, тогда как средний период выкармливания ребенка составлял три года. В наше время он намного короче, хотя случаи пролонгированного вскармливания имеют место к вящему ужасу тех, кто по должности призван поощрять здоровье и нравственность. Один учитель рассказывал нам, что совсем недавно мать-индеанка приходила в школу, чтобы на большой перемене покормить грудью восьмилетнего сына, который был простужен. И она кормила его с тем же полным беспокойства энтузиазмом, с каким мы пичкаем наших сопящих детей витаминами.

У старых сиу вообще не было систематического отлучения младенца от груди. Конечно, некоторым матерям приходилось прекращать кормление грудью по независящим от них причинам. В иных случаях дети отвыкали от грудного молока матери благодаря постепенному переключению на другую пищу. Однако, прежде чем окончательно и бесповоротно отказаться от груди, младенец, вероятно, многие месяцы ел другую пищу, давая матери время на то, чтобы родить следующего ребенка и восстановить запас молока.

В связи с этим я вспоминаю забавную сцену. Маленький индеец, примерно трех лет от роду, сидел на коленях у матери и с хрустом грыз сухое печенье, поэтому ему хотелось пить. С властным выражением лица он опытным движением лез под блузку матери (имевшую, как в прежние времена, по бокам — вниз от подмышек — разрезы), пытаясь добраться до груди. Из-за нашего присутствия мать смущенно, но отнюдь не возмущенно, осторожными движениями большого животного, отодвигающего в сторону своего детеныша, не позволяла ему достичь цели. Тем не менее он ясно давал понять, что имел обыкновение получать время от времени маленький глоток во время еды. Вид этой пары лучше любых статистических данных говорил о том, когда именно такие пареньки — в том случае, если они способны искать других приключений, — наконец перестают залезать под блузку матери или ради того же — под блузку любой женщины, у которой случайно есть молоко. Ведь материнское молоко, когда его запасы превосходят непосредственные потребности грудного младенца, является общинной собственностью.

В этом раю практически неограниченной привилегии ребенка в отношении материнской груди имелся и свой запретный плод. Чтобы быть допущенным до сосания, ребенку приходилось прежде научиться не кусать грудь. Бабушки сиу рассказывают о том, какие трудности они испытывали со своими избалованными малышами, когда те начинали сильно кусать соски. Они со смехом признаются, как бывало стукали ребенка по голове и как он приходил в бешенство. Именно в это время матери сиу обычно говорят то, что наши матери говорят намного раньше в жизни своих детей: пусть покричит — здоровее будет. Будущих хороших охотников можно было узнать по силе их младенческой ярости.

Переполненный яростью малыш сиу был связан в люльке по рукам и ногам. Он был лишен возможности выразить свой гнев обычными в таких случаях бурными движениями конечностей. Я не собираюсь делать из этого вывод, будто индейская люлька или тугие свивальники суть жестокие ограничения. Напротив, по крайней мере на первый взгляд, они бесспорно напоминают материнское лоно и достаточно прочны и удобны для того, чтобы укутывать младенца, укачивать и переносить его, когда мать занята работой. Предположение, которое я действительно хочу высказать, заключается в том, что особая конструкция люльки, ее обычное размещение в доме и продолжительность пользования ею — все это переменные, применяемые разными культурами в качестве усилителей базисного опыта и ведущих черт личности, развиваемых ими у молодого поколения.