Девять принцев Амбера. Ружья Авалона

Примерно через час я почувствовал некоторое облегчение, и мы остановились перекусить. Мы как раз заканчивали, когда Ганелон, не отрывавший взгляда от склона, встал и прикрыл козырьком глаза.

– Нет, – вскрикнул я, вскакивая, – не верю!

Из устья пещеры вырвался одинокий всадник, я видел, как он на мгновение остановился и снова поспешил по следу.

– Ну, что будем делать? – спросил Ганелон.

– Живо собирайся, и поехали, по крайней мере чуть отложим неизбежное. Я хочу поразмышлять.

Мы не торопясь покатили дальше, но мои мысли гнали вовсю. Должен же быть способ задержать его. Желательно не убивая.

Но придумать такового я не мог.

Великолепный вечер в живописной местности портила только снова приблизившаяся черная дорога. Позорно портить такой пейзаж кровью, особенно собственной. Я боялся Бенедикта, пусть его клинок и в левой руке. От Ганелона толку никакого, Бенедикт его и не заметит.

Я сместился в Тень сразу же за поворотом, чуть позже до моих ноздрей донесся слабый дымок. Я сместился снова.

– Он торопится! – объявил Ганелон. – Я только что заметил… Дым! Огонь! Лес горит.

Я рассмеялся и поглядел назад. Половина склона была затянута дымом, оранжевые языки лизали зелень, треск огня только сейчас достиг моих ушей. По собственной воле кони ускорили шаг.

– Корвин! Неужели ты?..

– Да! Будь склон покруче и без деревьев, я попробовал бы спустить на него лавину.

Воздух кишел птицами. Мы подъезжали к Черной Дороге. Дракон задрал голову и заржал, на губах его выступила пена. Он попытался вильнуть, потом встал на дыбы, забив ногами в воздухе. Звезда, моя чалая, испуганно вскрикнув, рванулась направо. С трудом я справился с лошадьми, но решил позволить им бежать дальше.

– Он нагоняет! – крикнул Ганелон.

Я выругался, и мы помчались. Повернув, тропа привела нас к Черной Дороге. Здесь был длинный прямой участок; глянув назад, я увидел, что полыхает уже весь склон, только шрамом прорезает его опускающаяся вниз колея. Тогда-то я и заметил всадника. Он был где-то на половине склона, а мчался как на Кентуккийском Дерби[117]. Боже! Какой у него конь! И в какой Тени отыскал он такого?

Я натянул поводья сперва слабо, потом сильнее, и мы стали останавливаться в нескольких сотнях футов от Черной Дороги. Я видел, что впереди это расстояние сужается футов до тридцати-сорока. Я умудрился завести лошадей в эту узкую полосу, едва мы до нее доехали, и кони дрожа встали. Я передал поводья Ганелону, извлек из ножен Грейсвандир и спрыгнул на землю.

Почему бы и нет? Место было ровным и чистым, а может быть, черная пустошь рядом с цветущей по ее обочине жизнью пробуждала во мне низменную симпатию.

– Что теперь? – спросил Ганелон.

– Стряхнуть его уже не получится, – сказал я. – Если он пробьется через огонь, то будет здесь через несколько минут. Бежать дальше не имеет смысла. Встречу его здесь.

Ганелон намотал поводья на оглоблю и потянулся за клинком.

– Нет, – сказал я. – Ты на результат повлиять не сможешь никак. Сделай вот что: отъезжай с фургоном чуть подальше и жди. Если все закончится благополучно для меня – поедем дальше. Если нет, немедленно сдавайся Бенедикту. Ему нужен лишь я, и только он может вернуть тебя в Авалон. Он сделает это. Тогда ты хотя бы вернешься домой.

Ганелон заколебался.

– Ступай, – повторил я, – да поживее!

Он посмотрел на землю, отвязал поводья и взглянул на меня.

– Удачи, – сказал он и тронул лошадей.

Я сошел с колеи, выбрал место у низкой поросли и стал ждать с Грейсвандиром в руке. Посмотрел на черную дорогу, затем снова на колею.

Вскоре, окутанный огнем и дымом, из пламени появился наш преследователь. Вокруг трещали и падали ветви. Конечно же, это был Бенедикт, лицо его обмотано платком, обрубком правой руки он защищал глаза – словно призрак, бежавший из ада. В облаке искр и пепла он вырвался на прогалину и припустил по колее.

Вскоре я мог уже слышать стук копыт. Из учтивости мне следовало бы во время ожидания вложить клинок в ножны. Но решись я на это – не знаю, удастся ли извлечь его оттуда снова.

А потом я задумался, как Бенедикт сейчас носит клинок и какой именно. Прямой? Изогнутый? Длинный? Короткий? Брат дрался любым оружием с равной ловкостью. Именно он научил меня фехтовать.

Вложить Грейсвандир в ножны было бы и учтиво, и мудро. Бенедикт, быть может, захочет поговорить, а так я сам нарываюсь на неприятности. Но конская поступь становилась все громче, и я понял, что боюсь решиться на это.

Прежде чем он показался, я успел вытереть ладонь. Должно быть, он увидел меня тогда же, когда я увидел его, и направился прямо ко мне, попридержав коня, но останавливаться не собирался.

Это была какая-то мистика. Как еще назвать происходившее, не знаю. Бенедикт приближался, а мой ум опережал время, словно у меня была в запасе целая вечность, чтобы проникнуться приближением того, кто был моим братом. Одежда в грязи, лицо испачкано, обрубок правой руки дернулся в каком-то жесте. Он ехал на громадном полосатом черно-красном звере с буйной красной гривой и хвостом. Но это была все-таки лошадь – глаза ее закатывались, рот в пене, она с трудом дышала.