Девять жизней Николая Гумилева

— Не может быть! Я видел Жанну Жесть на ютубе! И Кораблину видел! — закричали из зала. — Орлянская Дева не имеет ничего общего с Софьей!

— Вот! — оживился Полонский. — Со стороны это выглядит именно так. Однако установленный факт, что Соня и Жанна — один человек. Итак, Жанна привела в дом Граба эфиопского юношу. По своим каналам я выяснил, что эфиопа зовут Мамо Фисеха и он и в самом деле принадлежит к секте людей-леопардов. Мамо Фисеха в довольно жестокой манере потребовал у академика вернуть принадлежащие его народу драгоценности, которые бывший палач хранил у себя в квартире. Раздавленный свалившимися на него разоблачениями, Викентий Павлович практически добровольно отдал ему все, что осталось от абиссинских сокровищ. А после Мамо Фисеха совершил правосудие, наказав академика за многолетнюю ложь.

Кто-то в зале громко ахнул, и Полонский продолжил, повышая голос:

— Вам будет небезынтересно узнать, что я разместил на своей страничке в «Телеграме» видео, где за пару дней до убийства Сергей Меркурьев общается с чернокожим парнишкой, в котором можно узнать Мамо Фисеху. Меркурьев передает эфиопу некий конверт. Полагаю, в конверте наводка, где и когда можно встретить Жанну и познакомиться с ней. А на видео с камер наблюдения, которым располагает следственный комитет, можно рассмотреть, что паренек, входящий в парадное академика Граба вместе с Жанной Жесть перед самым убийством, — все тот же гражданин Эфиопии Мамо Фисеха, который общался с Меркурьевым. Также я заснял встречу эфиопа и Меркурьева уже после убийства академика, во время этой встречи Мамо Фисеха передает Меркурьеву некий увесистый сверток. Скорее всего, Меркурьев договорился с людьми-леопардами, что гемма царицы Савской достанется эфиопам, а оставшиеся от клада украшения — ему. Сокровища он тут же слил на черном рынке, а вырученные деньги пошли на погашение задолженности за виллу в Сан-Хосе. Я, конечно, рад, что в Эфиопию в конце концов вернется их святыня, но за смерть старика Меркурьеву ответить все-таки придется!

— Все это чушь! — прокричали пронзительным баритоном от самых дверей. Кричавший — а это был Меркурьев — покраснел и запыхался, как после быстрого бега. — Мало ли с кем я общаюсь? — переведя дух, продолжал он. — И что ты носишься с этой своей Кораблиной? Обидно стало, что ты, Олежек, собрался на ней жениться, а я ее трахнул?

В зале похабно загоготали, а Полонский, перегнувшись через барную стойку, закричал, перекрикивая смех:

— Да ни на ком я не собирался жениться! Плевать я хотел на Кораблину! Вся эта история с больной дурочкой еще раз доказывает, какая ты, Сережа, дрянь! Меня тошнит от тебя! Это я специально сказал про женитьбу, чтобы посмотреть, как ты отреагируешь! Как я и ожидал, ты потащил Кораблину в постель. Мои женщины всегда не давали тебе покоя!

— Завидуешь, сволочь? Моему успеху завидуешь? Обидно, что бабы любят меня, а не тебя, такого красивого? — разошелся Меркурьев. — Не можешь мне простить, что тему диссертации у тебя увел, а заодно и Симу?

— Теперь вы с Серафимой Викентьевной лет десять не увидитесь, потому что будете сидеть в разных колониях — ты в мужской, она в женской! И уж конечно, ни на какое наследство академика Граба пусть Серафима губы не раскатывает. Организаторам убийства, как недостойным наследникам, наследства не положены!

— А ты докажи, что она знала!

— Ну вот, ты уже и признался!

— Сволочь ты, Полонский! Ни в чем я не признался! Все это чушь и бред! А мальчонку-то взяли!

— Какого мальчонку?

— Твоего мальчонку. Парнишку из спортивного отдела издательского дома «Миллениум». Задержали в «Макдоналдсе» с полными карманами таблеток. И мальчонка поведал спецслужбам много интересного. Например, о том, что ты, Олежек, поставляешь ему эти самые таблетки. Рома Чащин его зовут. Знаешь Рому Чащина?

— Это мой сотрудник, — в замешательстве выдохнул Полонский.

— Вот и я говорю, что Рома твой сотрудник. В отделе спорта под твоим началом трудится. Особенно Рома Чащин напирал на то, что главный редактор издательского дома «Миллениум» господин Полонский просил как можно больше барбитуратов презентовать Софье Михайловне Кораблиной. Уж не специально ли ты мне одурманенную Кораблину подсунул?

— Понятия не имею, что придумывает этот наркоман, — помертвел лицом Полонский.

— Ну, нет, голубь ты мой, — раскатисто захохотал от дверей Меркурьев. — У Ромы Чащина и записи ваших бесед имеются, так что не выкрутишься, сядешь за торговлю наркотиками. Тогда и посмотрим, чья возьмет.

— А вот я, например, задумываюсь, с чего бы это вдруг террористы решили взорвать именно Витебский вокзал? — в голосе Полонского звучала злая удаль. — Между прочим, ты знал, что я с него поеду в Ригу.

— Вот это правильно! Давай, Олежек, еще и террористический акт на меня повесь!

— А что ты думаешь? И террористический акт повешу!

Журналисты довольно переглядывались, выставив руки с диктофонами вверх и ни на секунду не прерывая запись. Даже тогда, когда перебравший текилы корреспондент одной из центральных столичных газет шумно высморкался в занавеску и громко выкрикнул: