Девять жизней Николая Гумилева

— Да-да, пожалуйста, — встрепенулась хозяйка. — В столе ее бумаги, одежда в шкафу.

Инга, не двигаясь, продолжала сидеть, невидящими глазами уставившись в стену, и Штольц из деликатности вышел из комнаты, прихватив с собой ничего не понимающую Зиночку.

— Пойдемте-пойдемте, Зинаида Евсеевна, не будем мешать.

Они отправились на кухню пить чай с белой булкой и докторской колбасой.

— Надо Ингу позвать, — подливая кипяток в заварочный чайник тонкого фарфора, в котором томился, завариваясь, настоящий китайский чай, великодушно проговорила Зиночка.

— Удобно ли? — засомневался Генрих, тщательно пережевывая бутерброд. — Мы непременно ее позовем, но только после того, как Инга Яновна управится с вещами сестры. И помянуть покойницу было бы не грех.

Бекетова-Вилькина усмехнулась, наблюдая, как гость не сводит заинтересованных глаз с серванта.

— Не засматривайтесь, не для вас приготовлено! — осадила она не в меру ретивого Штольца. — По случаю удалось достать пару бутылок французского вина. Думаю распить с Гумилевым.

— С Гумилевым в другой раз выпьете, — неприязненно скривился Штольц.

Инга вышла из комнаты Тани минут через двадцать. В одной руке она несла чемодан сестры, в другой держала перетянутые резинкой мелко исписанные листы бумаги, сложенные так, как обычно складывают письма. Остановившись в дверях кухни, женщина проговорила:

— Я забрала тетради с Танюшиными стихами, черновики, наброски, ее записные книжки. Еще там были письма от ее знакомого, Гумилева. Я читать не стала, ибо письма предназначаются не мне, и, Зина, очень вас прошу, верните их автору. Ведь вы знакомы?

— Да-да, конечно, знакомы, — засуетилась Бекетова-Вилькина, вскакивая со стула и забирая у Инги перевязанную тесемкой пачку. — Не волнуйтесь, Инга, я обязательно передам эти письма Николаю Степановичу. Может, помянете с нами Таточку?

— Благодарю за приглашение, но, честное слово, Зина, не могу. Кусок в горло не лезет. Спасибо. Я пойду.

— Куда же вы пойдете? Ночь ведь!

— Пойду в Обуховскую больницу, куда Татьяну отвезли. Подожду до открытия, как только разрешат, заберу Танечку. Буду хлопотать, чтобы позволили похоронить на кладбище рядом с родителями, хотя она и самоубийца. Спасибо, Зина, вам за все. И вам, Генрих Карлович, спасибо.

Инга неожиданно низко поклонилась в пояс, почти коснувшись рукой ковра, и торопливо вышла из квартиры, с легким щелчком прикрыв за собой дверь.

Нервным движением тонких пальцев Зиночка достала папиросу, и Штольц услужливо поднес ей огонь. Прикуривая, женщина задумчиво проговорила: