Девять жизней Николая Гумилева

— Надо же, у Таты письма Гумилева. Как странно! Они же виделись каждый день. О чем Николай Степанович мог ей писать?

— Поминать-то будем? — нетерпеливо напомнил Генрих.

— Ах, вам бы только выпить! — раздраженно откликнулась Зиночка.

Не выпуская писем из рук, она порывисто вскочила и устремилась к шкафу, забитому тушенкой, банками с вареньем, пакетами с крупами и мешочками с сахаром. В углу стояли две бутылки красного вина, и хозяйка свободной рукой ухватила одну и поставила на стол. Достала бокалы, штопор и, глядя, как Штольц откупоривает и разливает вино, с надрывом проговорила, выпуская из ноздрей дым папиросы и потрясая исписанными бумагами:

— Штольц! Вы что, не понимаете? У Тани Яворской — письма Гумилева! Спит он со мной, а пишет ей. О чем, хотела бы я знать?

— Возьмите и прочтите. Кто вам может запретить? — угадывая настроение собеседницы, подсказал Генрих.

— Вы думаете? — оживилась Зина, нетерпеливо срывая тесемку и с любопытством перебирая исписанные листы.

— Ну, не чокаясь, за помин души новопреставленной рабы Божьей Татьяны, — поднявшись во весь рост, на православный манер торжественно провозгласил Штольц и, смакуя отличное вино, осушил свой бокал. Сел, соорудил бутерброд и с аппетитом принялся жевать.

Зиночка затушила в чайной чашке папиросу, с торопливой небрежностью выпила вино и раскрыла верхний лист писчей бумаги, испещренный мелкими гумилевскими буковками. Впилась в письмо глазами и, прочитав, в бешенстве отшвырнула листок, точно гадюку. Раскрыла второе письмо, прочитала, швырнула в сторону и так перечитала всю пачку. Покончив с чтением, прямо из бутылки допила вино и мрачно проговорила:

— Какие неожиданные вещи узнаешь о человеке, с которым каждый день предаешься любовным утехам! Штольц, вы не поверите. Оказывается, всю жизнь Гумилева мучила мечта о встрече с Беатриче — идеалом чистоты и женственности. Наш Николай Степанович ищет свою Беатриче непрестанно, и любит он саму любовь, то есть всех женщин вообще, и ни одной в частности. Он, видите ли, глубоко признателен всем нам, тем, которые не Беатриче, за женскую ласку, даже если ласка не особенно искренна. Каково, а? Это он, конечно, обо мне! Это я неискренна! А угадайте, кто же у нас Беатриче?

— Татьяна Яновна? — предположил Генрих, отправляя в рот тонкий ломтик колбасы.