Девять жизней Николая Гумилева

— Он что, все еще здесь? В квартире? — понизила я голос от охватившего меня неприятного предчувствия.

— А где же ему быть? — с вызовом откликнулась Орлянская Дева. — Не на улице же мне его оставлять.

Я накинула халат поверх ночнушки и двинулась за Катюней, радостно топающей впереди меня в направлении комнаты отца. Из приоткрытой двери отцовских апартаментов доносились глухие удары — подобные звуки обычно сопровождают папину утреннюю разминку. Я заглянула в комнату и увидела блестящего от пота чернокожего парня, руками и ногами отчаянно молотящего грушу. Отец стоял рядом и одобрительно смотрел на спорую работу странного гостя. Если не считать желтых плавок и амулетов на шее, парень был совершенно наг, татуирован и сложен как бог.

— Прошу меня извинить, — попятилась я назад, — у меня не получится вместе с вами позавтракать, ибо я должна срочно ехать на работу. Вы тут сами, не стесняйтесь. Жанна и папа обо всем позаботятся.

— О’кей, — выдохнул парень, обрушивая новую порцию ударов на боксерский снаряд, а папа покосился на гостя и показал мне большой палец.

Я прикрыла дверь отцовской комнаты и устремилась в ванную — умываться. Катюня топталась под дверью и ныла, требуя, чтобы я сегодня осталась дома. Мне снова пришлось ее утешать.

— Нет, моя девочка, не получится. Сегодня у меня много важных дел, — ведя ее за пухленькую ручку на кухню, оправдывалась я. — Я даже не знаю, смогу ли я сегодня вечером вернуться домой. Я уезжаю в командировку.

Не доходя до кухни, Катюня уселась на пол и отказалась вставать до тех пор, пока с ней не поиграют. Я знаю эти ее уловки и на них не попадаюсь. Поэтому я сделала равнодушное лицо, перешагнула через Катюню и толкнула, открывая, дверь. Подобрав под себя ноги, Жанна сидела на кухонном диване и размещала в интернете очередной пост, дожидаясь, когда сварятся поставленные мною на плиту яйца.

— Я что-то пропустила? Ты едешь в командировку? — не отрываясь от своего занятия, без особого интереса осведомилась она.

И я подробно поведала кузине о событиях последнего дня. В ходе моего рассказа Жанна перестала стучать по клавишам, подняла от ноутбука угрюмое лицо, сняла очки, устремив на меня горящий взгляд, и я прямо-таки физически ощутила исходящую от нее ярость.

— To tell the try[20], — когда я замолчала, желчно начала она. — Я еще не видела этого старого хрена, твоего академика, а уже ненавижу его всей душой. Он так и сказал «малограмотная»? Он обозвал тебя простушкой? Вот тварь! На ладан дышит, старый сексист, а туда же — щелкает по носу!

В данном ключе я ситуацию не рассматривала и потому не смогла скрыть удивления:

— Ты серьезно? Ты полагаешь, Викентий Павлович сексист?

— Ты что, сама не видишь?

— Честно говоря, мне показалось, что старик так говорил со мной не потому, что я женщина, а потому, что многого не знаю.

— Да брось! Твой Граб недооценивает тебя по гендерному признаку! Будь ты парнем, он язычок-то прикусил бы, ибо от мужика недолго и по роже схлопотать! А так известная песня: все бабы дуры, что с нас взять! В общем, можно нести все, что в голову взбредет, мы же постоять за себя не сможем! Посмотри, там яйца всмятку не сварились?

Я не стала говорить, что это мои яйца всмятку, что я их ставила вариться для себя. Зачем раздражать и без того раздраженную родственницу? Просто оделась и поехала к академику Грабу. По дороге позавтракала в круглосуточном «KFS», подумав, что со стариком, возможно, придется весь день довольствоваться одним только кофе. В ресторан заходить не стала, памятуя о вчерашнем отказе Викентия Павловича отобедать — значит, еда у академика есть. И сразу же направилась к нему.

Долго возилась с дверью подъезда, пытаясь отпереть заедающий замок старинным ключом, затем ждала лифт — его хоть и починили, но двигалась кабина между этажами на удивление медленно. Снова возилась с замком, теперь уже в двери квартиры Граба, и, когда наконец-то открыла, увидела в прихожей возбужденного академика. Он ждал меня при полном параде — в просторных вельветовых брюках песочного оттенка и в мягкой замшевой курточке в тон. Из расстегнутого ворота джинсовой рубашки выглядывал шейный платок с огурцами — расчесанная на две стороны борода позволяла рассмотреть все нюансы шелкового аксессуара. Стриженные в кружок волосы академик Граб тоже зачесал на аккуратный пробор, и, в общем, создавалось впечатление, что Дед Мороз сменил амплуа и заделался европейским пенсионером, тратящим скопленные за жизнь деньжата на путешествия по миру.

— Викентий Павлович! Какой вы нарядный, — вырвалось у меня вместо приветствия.

— И вы здравствуйте, Софья Михайловна, — высокомерно откликнулся старик, указывая на мою промашку в этикете. — Сейчас покушаем и поедем, — потер он маленькие ладошки. — Признаться, я страшно голоден. — Он оглядел меня и разочарованно протянул: — А где же еда?

Я ощутила себя идиоткой. И сбивчиво заговорила:

— Сейчас только семь часов утра — обедать вроде бы рановато.