Девиация. Часть первая «Майя»

– Я же говорю… Площадь Октябрьской революции переименовали в Площадь Независимости – они называют её Майдан. Памятник Ленину обрисовали. Сейчас модно на украинском говорить. И русских нужно ругать.

– За что?

– За всё! Что мы их кормили столько лет. Что Петр Первый – кат украинского народа…

– Кто? – Чудно историку такое слушать.

– Кат, – повторила Майя, как на уроке. – Это такой плохой человек, который всех мучит.

– Интересно. А кто тогда Мазепа?

– Герой. Нам рассказывали…

– Страшно, аж жуть!

– Ты что, против независимости? За коммунистов? – недовольно спросила Майя. – Ну да! Ты же комсомольский вожак!

– Я ни за кого.

– Так не бывает. Все за кого-то.

– Я – идиот.

– Кто? – Майя с опаской посмотрела на меня.

– Идиотэс. Древнегреческий. Так называли людей, которые не участвовали в собраниях и прочих сходнях.

– Вроде князя Мышкина.

– Вроде. Только он безобидный, а я – опасный. Если достанут.

– Прямо-таки опасный… Слышали бы тебя наши ребята на курсе, патриоты.

– Я тоже патриот. Моя любимая страна – Леанда. Всё, что вне её – лишь декорации.

– Какая страна? – удивлённо спросила Майя. – У тебя одни загадки.

– Я так… Что там ещё?

– Обменные пункты пооткрывали, можно доллары американские купить. Ты видел доллары?

– Не видел.

– Я тоже. И казино – как в Лас-Вегасе.

– Пусть играют… – я сдвинул руку с Майиного плеча на лопатку, легонечко запустил под мышку, чтобы чувствовать пальцами опуклость девичьей грудки. – Не будем о ерунде, давай о главном. Как учёба, как устроилась в общежитии?

Майя придвинулась, руку мою допустила, не противилась. Особо не таясь, охватил ладонью упругий конус, заиграл пальцами, чуть продавливая плотную чашечку.

– Нормально устроилась, – с придыхом заворковала Майя, чертя указательным пальчиком на моём колене крестики-нолики. – Сначала, после посвящения в студенты, у нас неделю занятий не было – на митинги ходили.

– Ты уже рассказывала.

– Мы много раз ходили. А ещё…

Девушка защебетала, однако мысли мои были далеко от киевских новостей – всецело в левой руке, в кончиках пальцев, которые всё откровеннее сжимали Майину грудь.

– Да… А ты знаешь, что декан нашего факультета – из Городка? – Майя отстранилась, посмотрела на меня. Осязающая рука, лишенная упругой прелести, обиженно повисла.

Я кивнул.

– Это – твой родной дядя?

– Мамин брат. А ты раньше не знала?

– Мама говорила, что декан факультета, на котором буду учиться – наш земляк. Но ты не думай, я сама поступала!

– Не думаю.

– И ещё: маме донесли, что я с тобой встречаюсь. И она… согласна. Теперь можно не прятаться, – Майя потянулась, поцеловала меня в щёку.

«Вот почему не таилась на автостанции…» – шепнул Гном.

Однако я не хотел притягивать надуманные страхи. К тому же крестики-нолики, выписываемые девичьим пальчиком на моём колене, привели к такой сладкой истоме, что доведись сейчас привстать – случится конфуз.

Два часа до отправления автобуса мы проговорили о киевской жизни, невиданных переменах.

Но для меня, осязающего, Майин лепет служил лишь фоном, под который заскучавшие руки пустились в неспешный путь по недозволенным ранее девичьим тайнам.

Майя уже не прятала губы, не убирала мои руки, стала ласковой, податливой. В тот миг казалось: никаких других девушек мне не нужно, потому что бывшие до неё – лишь сон, а всё, что будет – лишь она, желанная, с весенним запахом волос и легчайшим пушком на бархатистой внутренней стороне бедра.

Мы договорились встретится в Киеве, куда приеду в ноябре на сессию в институт.

Когда шли к автостанции, Майя вспомнила, что забыла цветы. Возвращаться не стали, не было времени; да и гвоздики ей совершенно не нравятся – призналась девушка. Я не обиделся. Я парил в блаженных эмпиреях и не мог поверить, что у нас СЛОЖИЛОСЬ, что в Киеве мы увидимся и, возможно, с поправкой на сегодняшнее свидание, встречи обретут единственно верное продолжение.

Я боялся об этом думать, чтобы не сглазить, но раздразнённый Демон не слушал, навевал непристойные живые картинки, от которых сладко млело в животе.

Возле автобуса, не обращая внимания на любопытных отъезжающих, Майя не таилась, не разрывала рук, как бы заявляла: «Да! это мой парень! Он занят!». А когда заходила в салон, повисла на нижней ступеньке, обняла меня за шею и поцеловала в губы.

Я совсем обалдел от девичьей смелости – меня ещё никто никогда не обнимал ТАК, при людях!

Заколдованный невозможной реальностью, ещё чувствуя на губах вкус девичьих губ, я видел, как на экране автобусных окон Майя пробирается тесным проходом, садится, а затем посылает воздушные поцелуи сквозь запылённое стекло, которое превращает её в иллюзию, обрамляет золотым ореолом из листьев отражённого клена.

Глава четвертая

Сентябрь – октябрь 1991, Городок

Столичная кутерьма докатывалась до наших окраин, внесла разлад в размеренную провинциальную жизнь.