Девиация. Часть первая «Майя»

– Нет! Иисус – сын Бога. Но Истинного, Который послал Сына, суть частицу Себя, донести забытые Законы. К чему это привело – ты знаешь. Затем церковники переиначили по-своему учение Христа, обозвали еретиками невыгодных Апостолов и первых христиан, именовали Иисуса сыном бога, который не бог вовсе, запретили и уничтожили многие книги, объявили апокрифами. Посмотри на нашу церковь, на религиозные войны, на кавардак в мире – может ли такое твориться по воле Истинного Бога? Не должно быть на Земле столько лицемерия и жестокости. И люди, по своей воле, не могут быть столь ограниченными и тупыми, жить для набивания брюха. И почему так трудно быть честным и справедливым, и так выгодно быть лживым и бессовестным? Князь мира сего людьми правит. Сатана.

– А Люцифер?

– Куда ему! – дед сокрушённо покачал головой. – Он был лишь Первым среди осеняющих херувимов на Святой горе, вроде полковника придворной гвардии. После ослушания его разжаловали, всех собак навесили. Теперь перекладывают вину за людские пороки. Однако Люцифер здесь ни при чём – всю нечисть, которая существует в мире, создали сами люди: злыми помыслами, злой волей, которой покровительствует Князь. На Земле его царство, его законы. Для чего-то ему это нужно.

– Где ж тогда Люцифер? В аду? – спросил я, уже совсем растерянный от дедовых откровений.

– Нет ада, как и Рая нет; у каждого он свой – в душе, – сказал дед. – А Люцифер и Лилит оставили наш мир. Неизвестно где они. Зато на Земле остались их потомки. Не много – один из тысячи людей, или меньше. Они не очень ладят с детьми Адама и Евы. Они иные.

– С рогами и хвостом? – сострил я, но дед не разделил моего сарказма.

– Без хвоста, – сказал серьёзно. – Они обычные люди. Только для этого мира – уроды. Слышал про «белых ворон»? Это о них. Их не любят, не понимают, потому бояться. Они здесь чужие.

Я немигающе уставился на деда, дивясь его словам. Видимо, это не сказка, не очередная легенда.

– Детей Лилит не купишь подачками. Они неудобные, – продолжал дед, глядя сквозь меня, на крону разлогого дуба – своего ровесника. – Живут больше сердцем, чем умом, потому, в отличие Евиных детей, не умеют стяжать мирские блага, которые есть мерилом успеха в их царстве. Изгои, одним словом. Они ближе к учению Иисуса, чем Евины дети, признавшие Князя. Потому Евины дети и Христа распяли, чтоб не мешал им жить. Затем исковеркали Его учение.

Тревожно засаднило под сердцем, укололо догадкой.

– Они с виду чем-то отличаются? – спросил, уже зная, что ответит дед. Я помнил о своём уродстве, однако – не до такой же степени!

– Нет. Разве что отрицательная группа крови. Но не у всех – больше у женщин. Зато у них, у каждого, есть Хранительница, Змея – наследство от праматери Лилит. Она будто знала, что нелегко потомкам придётся во враждебном мире.

– У меня…

– Ну, вот.

– И у мамы.

– Откуда знаешь? – дед нахмурился.

– Чувствую…

– Давно проявилась?

– Ещё в детстве. Меня обидеть хотели – она проснулась. А потом хотели украсть…

– Знаю, мать рассказывала, – дед опять нахмурился. – Ты береги её, и… ну, не используй. Не желай, чтобы она кому-то зло сотворила. Змея сама знает, когда тебя нужно защитить.

Дед молча набил трубку, на меня не глядел, думал о своём. Я же бездвижно замер на скамейке, чувствовал, как сходит пелена, многое проясняется. Словно за вымытым от зимней накипи весенним окном проступали причины моего недовольства суетным миром, глупыми людьми, которые не ценят, отвергают любовь, гоняться за деньгами, прочей ерундой, не думают о причине появления в этой реальности – о том, что с детства терзало моё сердце, не находило ответа. А я им уподобился, старался жить по людским законам, оттолкнул Аню, измывался над Алевтиной Фёдоровной. Однако с Аней всё ясно: захотел в бюро райкома пролезть, «выбиться в люди». А с Алевтиной Фёдоровной? Хорошо, хоть не поддалась.

– Что пригорюнился? – спросил дед.

– У всех из нашей семьи есть Змея?

Дед глянул на меня.

– Не терзайся. Любовь душевная и плотское желание – это как глиняный кувшин, наполненный водой. Не будет в кувшине воды – он со временем пересохнет и растрескается, а без кувшина, то есть любви, вода в один миг выплеснется и уйдет в землю. Ты же не только свои желания преследовал – она тоже хотела?

– Кто? – защемило меж лопатками. Он и вправду мысли читает!

– Та женщина, о которой рассказывал, а сейчас думал?

– Не знаю.

– Хотела. Но вела себя мудро, хоть… – дед замолк, будто подыскивая слова. – Она же не поддалась твоим ухаживаниям. Ты не перешёл дозволенного против воли?

– Не перешёл.

– Ну, вот. Дальше – сам разберешься, не маленький. А насчёт вопроса о семье… – дед пыхнул трубкой. – Хранительница есть у тебя, у Нины – моей дочки, а твоей матери, у меня. У отца твоего бестолкового, Фомы-неверующего, была, только он её не признавал, считал выдумкой. У покойной бабы Лиды, у всех наших предков.

– А у дядьки Бориса?

– Нет. Он приёмный. Я после войны подобрал сироту. Он и есть мой сын, только не кровный.

– Потому и «выбился в люди», в отличие от мамы?