Девиация. Часть третья «Эльдар»

Пребывая в невозможном Раю, я уже не думал о былой ватажке, мне остальные предательницы были без разницы. Доставало Маринки. Из её новых умений я заключил, что рассказала она не обо всём, чему учил её Сашка.

Неожиданно в нашем переулке грянул гром, который эхом прокатился соседними улицами, затем всем селом.

Ватажка лишилась короля.

Сам я не видел (в это время был с Маринкой в саду), но из подслушанных разговоров бабушек на скамейке узнал: приехал жёлтый милицейский «бобик» и увез Сашку. Потом ещё подслушал, что дядьки-милиционеры рассказывали, будто он с друзьями кого-то ограбил в Киеве, а здесь, в селе у бабки, прятался.

Как согрело это известие моё злорадное сердечко! Каким справедливым и чудесным казался мир! Теперь понял, кто был тем громадным Чудищем, которое я навёл на Сашку.

После отъезда Самозванца предательницы осиротели. На пару дней затаились, а потом потянулись ко мне.

Сначала пришла Алёнка, попросилась играть с нами, здоровенный кулёк семечек принесла. Прощать мы её не собирались (ещё раньше с Маринкой договорились), однако семечки жаренные, пахучие…

Пусть играет, не жалко.

Затем остальные пришли: виноватые, унылые, кто с яблоками, кто с конфетами. Мы их тоже простили – свои же. Лишь Алка не вернулась. Ей после Сашки было не до нас, да и девчонки сердились. Отсидевшись дома и отревев, как рассказывали, Алка к старшим ребятам пошла. Те её уже не прогоняли, водили в кусты, брали в клуб на танцы и учили курить.

С возвращением блудных подружек у меня началась новая, султанская жизнь. Отныне королем стал я, а Маринку назначил королевой и главной женой. Перечить никто не посмел.

Теперь уже я познавал прелести многожёнства. Мы также ходили ватажкой пасти коров, купаться на озеро или собирать грибы-ягоды в лес, но мои подружки, наделённые особым знанием, теперь вели себя иначе.

За две недели гаремной жизни я воплотил наяву самые стыдные детские фантазии и даже те, о которых не мечтал, потому, как не мог представить, что ТАКОЕ возможно. От бесчисленных каждодневных колючих вспышек внизу живота я иссяк и похудел, а они, нежные создания, чувствуя предательскую вину, так меня обхаживали, что на всех их я хотел пожениться, но не знал, как об этом сказать Маринке.

Однако ничего нет вечного под луной. В переулке грянул второй гром. Очередной король был свергнут, а возрождённая ватажка позорно распущена.

Девчонки потом божились, что никому не рассказывали. Возможно, не говорили, возможно, кто-то из посторонних подсмотрел – это уже не имело значения. Так или иначе, но взрослые узнали о наших играх.

Началось с Алёнкиной мамки, дородной красномордой тётки, которая пришла разбираться к бабушке и обозвала меня «проститутом». Затем устроили допросы, разбирались все со всеми, закатывали глаза, плескали в ладони. Родители каждой из растлённых старались обелить свою кровинушку и обвинить всех остальных, выросших в разврате.

На словах досталось и Сашке, однако ему там, в тюрьме, было без разницы. Возмущённые родители накинулись на Сашкину бабу, требуя расплаты. Добродушная старушка ответила, что все ЭТИМ занимались в нежном возрасте, просто забыли своё; но она готова отплатить телом отцам поруганных девственниц. Те не согласились, а дед Степан отлупил беспутную жену.

Этим и закончилось. Нам запретили вместе играть и даже встречаться друг с другом. Маринка, правда, пару раз прибегала, пока её мама была на работе, а мой дед с бабкой на огороде. Мы крадучись залазили на сено, суетливо целовались-трогались, также крадучись, разбегались.

В конце лета меня увезли в Городок. С той поры больше к родителям отца на каникулы не ездил. Мать запретила.

Глава четвертая

Лето 1992. Городок

В Городок пришёл июль. Ближе к полудню реальность дрожала, обращалась миражом, гнала в тень. Совсем уж невыносимое пекло я пережидал в лесу или у речки, в компании пионеров, которые, согласно новому времени, пионерами не считались.

Название нам было без разницы. Мы обосновали собственный пионерский лагерь, где процветал культ моей, немного смущённой от такого внимания, личности.

Мы уходили подальше в лесную чащу, щедро расцвеченную яркими красками, приправленную ароматом спелых ягод и шорохами невидимой живности. Особо удачные походы случались после коротких пугливых гроз, засевающих окрестные леса грибами.

С восторженным визгом мы ползали на карачках меж сосен и берёз, отмахиваясь от пекущих слепней, находили драгоценные трофеи, из которых особенно ценились белые. Помня заветы юных натуралистов, отщипывали ножки повыше, чтобы не повредить грибницу, а потом несли сокровища домой: ребята в рубашках, а девочки в подолах платьишек, отчего те подолы ничего не прикрывали.

В засушливые дни мы беззаботно купались, бродили лесом или играли в обожаемые детворой жмурки-угадайки, заменившие мне в ту пору равнодушную, вечно отсутствующую «невесту».